МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

И всё-таки коммунист Кузин не дрогнул и истово веровал, что однажды возродится, как птица Феникс, советская власть и мы непременно построим коммунизм. А у коммунизма есть такая примета: чем фантастичней, тем коммунистичней. То есть надо обязательно покорить природу и как-то снасильничать над ней: скажем, повернуть реки вспять и, затопив деревни, создать гнилое искусственное море. Словом, Фёдор Иванович Кузин был покорителем природы и ради народного счастья выращивал у нас в деревне бананы, апельсины и прочие цитрусы. Однако народ своего счастья не понимал и пел насмешливо: «Ох, не растёт банан зимою, поливай не поливай!» В общем, с бананами и прочими фруктами случилось то, о чём поётся в песне. Вырос только персик и даже дал урожай в виде трёх крупных персиковых косточек, обтянутых пожухлой кожурой. Зато в виноградарстве был достигнут успех. Правда, виноград был мелкий, как горох, кислый-прекислый, зато изобильный. По поводу винограда Фёдор Иванович очень волновался, полагая, что сейчас нагрянут телевизионщики и потянутся к нему посланцы со всех краёв, чтобы перенять передовой опыт. Но к покорителю природы никто не приехал. И тогда Фёдор Иванович возложил свои надежды почему-то на меня.

— Мы же с вами образованные люди, — говорил он задушевно. — А ещё Ленин призывал бороться с идиотизмом деревенской жизни. Кому же бороться, если не нам?

Но мне совсем не хотелось разводить этот кислющий виноград сорта «вырвиглаз». И тогда Фёдор Иванович решил поразить меня в самое сердце, пригласив на праздничный обед в честь сбора винограда.

Обед был приготовлен с размахом. В центре стола красовалось блюдо с горой винограда, а вокруг парадом стояли тарелки с угощением — румяные расстегаи, блины и ватрушки. Перед трапезой я перекрестилась, а Фёдор Иванович вдруг закричал, задыхаясь:

— Не сметь! Не сметь креститься в моём доме! Как коммунист запрещаю! И партия всегда боролась!..

На том мы и расстались. Однако в деревне, как на подводной лодке, никуда друг от друга не денешься. На 7 ноября сосед задиристо поздравлял меня с победой Великой Октябрьской социалистической революции. С его женой Марией мы встречались в магазине. Правда, Мария была настолько молчаливой, что даже здоровалась бессловесно — кивком, и в деревне её звали Маня-немая. А Митяй частенько забегал в гости, чтобы сообщить последние жгучие новости.

Прибегает он однажды взволнованный и говорит, что видел в лесу нашего старца схиархимандрита Илия, молящегося как бы в сиянии света.

— Митяй, а ты не сочиняешь?

— Нет, я подсматривал.

В первый раз это вышло нечаянно. Митёк собирал в лесу грибы и вдруг увидел, что на поляне молится старец. Было ли там сияние, не берусь утверждать. Но молитва схимника так поразила юношу, что он теперь часто приходил на ту поляну и, затаившись в кустах, смотрел, как молится батюшка. Так продолжалось некоторое время, как вдруг однажды схимник окликнул Дмитрия по имени и рассказал ему всю его жизнь.

— Что же, — спрашиваю, — рассказал тебе батюшка?

— Ну, что мои руки часто карточки держали. И ещё сказал, что я скоро к нему приду.

Карточки — это про то, что Митяй заядлый картёжник, и Дмитрий явно уклонялся от разговора из-за таких вот нелестных подробностей жизни.

— А не советовал ли тебе батюшка, — интересуюсь, — сжечь твои поганые оккультные книжки?

— Мало ли что он советовал! — вспылил Митяй. — И с чего это вдруг я к нему приду?

А дальше события развивались так. Выглядываю однажды в окно и вижу, что Маня-немая ходит в чёрном платке и плачет, а во дворе с траурным видом толпятся родственники. Ёкнуло сердце: кто-то умер?

— Да нет, — пояснила соседка, — это Митяй на «тюремщице» женится. Срам такой, что отец даже слёг!

Эта история с «тюремщицей» до сих пор непонятна. А началось всё с того, что приехал в наши края известный уголовник и привёз с собой даму сердца, только что освободившуюся из тюрьмы. В честь прекрасной тюремной дамы накрыли, что называется, поляну и, естественно, крепко выпили. И здесь надо пояснить, что Митяй вообще не пьёт. Что-то такое у него с сосудами, аневризма, что ли, его даже в армию не взяли. Только пить он не может, и всё. После одной-единственной рюмки он отключается на сутки и лежит, как труп. На той гулянке всё так и было. Митяй помнил, что выпил одну рюмку, а дальше не помнил ничего. Но через два месяца «тюремщица» вновь посетила наши края и, разыскав Митяя, объявила, что она ждёт от него ребёнка и он обязан жениться на ней.

Митяй опешил — он не помнил этой чужой незнакомой тётки, но со свойственной ему бесшабашностью заявил, что ему жениться — раз плюнуть, пожалуйста, нет проблем. Отец слёг, узнав о «тюремщице». И всё же клан Кузиных постановил: любишь кататься — люби и саночки возить. В их роду не было таких похабников, что нагуляются и отрекаются от родных детей. В общем, к свадьбе зарезали свинью, а Митяю купили чёрный жениховский костюм.

Пришёл он ко мне в этом жениховском костюме и мается:

— Тёть Нин, да я эту тюремную тётку вроде пальцем не тронул. Ничего не помню! Почему так?