МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

Дети есть дети, но у православного ребёнка свои особенности. Даёшь ему конфеты, а он спрашивает: «Скоромные?» Честно говоря, по равнодушию к конфетам я никогда не интересовалась, скоромные они или нет. И вот теперь изучаю конфетные ингредиенты, чтобы не обидеть ребёнка, с верой хранящего пост.

Постятся дети легко, а Великим постом даже прибавляют в весе, потому что тут любимая детская еда — много фруктов, овощей, мёду, орехов и превкусные соки. Живём мы в деревне вперемешку — верующие с неверующими, но по-соседски и дружно живём. Как-то приходит к моей многодетной подруге баба Аня и выгружает на стол из сумки яйца, миску студня и бутыль молока. Манера у бабы Ани такая — ей надо сначала всех обругать. Начинает она с подруги:

— Ишь, запостилась. Гляньте, скелет! А муж не собака — костей не любит. Бросит тебя, а ведь хороший мужик.

Потом достаётся хорошему мужу:

— Отрастил бородищу и моришь детей! Вот, покушайте, детки, молочка и студня. Кабана зарезали только вчера.

— Борьку зарезали? — ахают дети, вспоминая, как блаженно похрюкивал кабанчик Борька, когда они почёсывали у него за ушком.

— Пост для монахов, — твердит баба Аня. — А я работаю как лошадь и без мяса ноги вмиг протяну.

— Баба Аня, а лошадь мяса не ест, — уточняют дети. — И слон не ест. А какой сильный!

Так и умерла баба Аня вне Церкви, правда, уверовав перед концом. Дети поминают её в своих молитвах и говорят: «Баба Аня была добрая, но очень грустная». Мы терпели бабу Аню, а дети любили её. И однажды я увидела бабу Аню глазами ребёнка — кричит надрывно по каждому поводу, потому что в душе надрыв: дома пьянки, разлад, ругань. И дёргается веко в нервном тике, и исходит криком душа. Всё это вместило сердце ребёнка и услышало тайную боль.

Любовь детей ко всему живому настолько «вне рамок», что обескураживает порой. Помню, многодетная мать-художница попросила меня забрать к себе на несколько дней её детей, чтобы она успела дописать к празднику икону для храма.

Лето было дождливое и такое комариное, что, уложив малышей спать, я включила фумигатор, чтобы комары не заели детей. Вдруг слышу — дети скорбно вздыхают.

— Что случилось?

— Умирают, — ответили дети горестно, собирая с полу на бумажку полуживое комарьё.

— Ну и что?

— Ему больно, — сказал малыш, наблюдая, как корчится от боли комарик, издавая предсмертный писк.

— А я такой кровожадный, что убиваю их, — сказал, краснея, мальчик постарше.

Что поделаешь, если я тоже кровожадная и кровососов не выношу? Ладно, включу фумигатор после отъезда детей.

А ещё вспоминается девочка Оля, твёрдо решившая стать ветеринаром. Оля с детства с успехом лечит животных, и в монастыре у неё послушание — помогать ветеринару на хоздворе. А там куры, коровы, лошади. И Олечке в Оптиной так хорошо, что, возвращаясь с каникул, она говорит в классе:

— Обязательно посетите Оптину пустынь. Там такой духовный отец-наместник, и у нас с ним полное совпадение во всём. Он любит лошадей, и я люблю. Он жалеет мерина Коську, и я жалею. Представляете, Коську предлагали отправить на живодёрню, потому что старый совсем. А отец наместник говорит: «Я тоже старый. И меня, что ль, на живодёрню?» Вот настоящий архимандрит!

Уезжая из монастыря, Оля оставляет своему духовному отцу наследство:

— Батюшка, вороне Маньке с перебитым крылом я устроила гнездо под окном вашей кельи, чтобы вам удобней было кормить. А воробушку со сломанной лапкой я наложила лангетку. Он скоро поправится. Можно, он в клетке у вас в сенцах поживёт?

Батюшка смиренно кивает, но число пациентов растёт.

Монахи и дети чем-то похожи. Во всяком случае, вспоминается такое. Молоденький иеродиакон несёт на хоздвор мышонка в стеклянной банке. Мышонок стоит на задних лапках и доверчиво смотрит на людей.

— Куда мышь несёшь? — спрашивает иеродиакона игумен.

— Да вот, батюшка, ручной мышонок. Прижился в келье, но такой доверчивый, что навстречу кошке бежит. Пропадёт за доверчивость, а жаль. Думаю отнести его на конюшню. Там зерно есть.

— Хотел я ему сказать, — признавался потом игумен, — что ж ты, глупый человек, мышь к зерну несёшь? Да вспомнил заповедь Божию «блажен, иже скоты милует». Нет, думаю, Господь создал кошку, чтобы мышей ловить, а нас — чтобы заповеди хранить.

6. Православные, ко мне!

Дети взрослеют, но для родителей они всегда дети. И когда провожали в армию первое поколение юношей, выросших при монастыре, то как же переживали родители при мысли, что вот учили сыновей любви и смирению, а в армии с её «дедовщиной» куда нужнее иное.

Первым прибыл на побывку послушник Георгий, и все обступили его:

— Как там наши служат?

— Безукоризненно.

— А как с «дедовщиной»?

— Было. Такие отморозки собрались, что с ножами и с кастетом явились ночью, чтобы нас, салабонов, проучить. Игорь первым проснулся и крикнул: «Православные, ко мне!» Похватали мы табуретки и встали кругом спиной к спине. Молимся, конечно, чтоб драки не было, но табуретки в замахе держим над головой.

— Дрались?

— Зачем? Они же поняли, что мы не дрогнем и жизнь положим за други своя. Далеко-далеко теперь нас обходят.