Михоэлс

Даже Горький, не особенно симпатизировавший большевикам, писал в своих «Несвоевременных мыслях»: «Но нам не следует забывать, что все мы — люди вчерашнего дня и что великое дело возрождения страны в руках людей, воспитанных тяжкими впечатлениями прошлого в духе недоверия друг к другу, неуважения к ближнему и уродливого эгоизма». Правда, через несколько страниц великий пролетарский писатель, как бы опомнившись, написал: «Революция низвергла монархию, так! Но, может быть, это значит, что революция только вогнала накожную болезнь внутрь организма. Отнюдь не следует думать, что революция духовно излечила и обогатила Россию…» И далее совсем неожиданное «резюме»: «Мы должны дружно взяться за работу всестороннего развития культуры, — революция разрушила преграды на путях к свободному творчеству…»

Писатель Дон Аминадо (Аминадав Пейсахович Шполянский) оказался в своих рассуждениях более точным, чем Алексей Максимович. Вспоминая год восемнадцатый (он жил тогда еще в Москве), он писал: «Пульс страны бился на Лубянке… Двустволки заговорили ясным языком. Стрельба в цель стала бытовым явлением»… И еще об этом позже напишет Осип Мандельштам: «Кто может знать при слове расставанье, какая нам разлука предстоит…» Действительно, может быть, и хватит — очень увлекательная тема… Но снова-таки из Дон Аминадо: «Каждый пошел в свою сторону» — евреев до революции было больше среди кадетов, чем среди большевиков, но, уловив и разумом, и чутьем, что маргиналы с удачным самоназванием «большевики» идут на все, вчерашние обездоленные ремесленники, бедняки (впрочем, нечто подобное произошло в империи и с другими национальными меньшинствами, только про евреев больше известно) пошли сражаться «за дело революции».

Евреям в России воистину нечего было терять… Вот несколько цитат из Ленина: «Ненависть царизма направлялась в особенности против евреев»; «…царизм умел отлично использовать гнуснейшие предрассудки самых невежественных слоев населения против евреев». Не это ли явилось причиной того, что именно Россия стала родиной плеяды не только выдающихся, но и самых остро-социальных еврейских писателей — создателей литературы на идиш (Менделе Мойхер-Сфорим, Ицхок-Цеб Лейбуш Перец, Шолом-Алейхем, Шолом Аш), чье творчество, несомненно, способствовало пробуждению умов, воскрешению духа обитателей «черты оседлости»?

Революционные события в России конца XIX — начала XX века значительно изменили вековую психологию евреев. Многие из них поняли, что бороться за счастье нужно в «этой» жизни, в «этом» мире, в «этой» стране.

Ленин казался еврейским большевикам чем-то вроде мессии. Большевистское учение заслонило от глаз русских евреев тысячелетнюю веру предков и для многих совсем заменило ее. Во имя светлого будущего они готовы были расстаться не только с прошлой жизнью, унизительной, нищей — им хотелось вычеркнуть или, во всяком случае, переиначить возникшее в той, ушедшей жизни искусство.

«Новые времена — новые песни». Казалось само собой разумеющимся, что в «новой» жизни не будет места бродячим пуримшпилерам, этим местечковым Арлекинам и скоморохам, разыгрывающим на рыночных площадях сценки из библейских сказаний, чередующиеся с цирковыми трюками. Было в тех выступлениях что-то жалкое, и их искусство никак не вписывалось в послереволюционную действительность. Грановский и Михоэлс, Бабель и Шагал, как и многие представители еврейской интеллигенции, восторженно восприняли революцию — она обещала свободу, возрождение… Не случайно именно в это время бурлящим гейзером возник первый в истории настоящий еврейский театр — театр, ставший судьбой Михоэлса. «Октябрь, творимый на улицах Ленинграда, — писал он впоследствии, — взволнованное дыхание необозримо огромных масс. Это — эпоха. А год — год был тяжелый, решительный, когда в условиях беспримерных жертв, холода, голода решалась победа нового класса на фронте Гражданской войны — год 18–19-й. Это и есть время рождения ГОСЕТа. Время необычайное. Время беспримерной борьбы» (Советское искусство. 1931. 17 января).

ЕЩЕ НЕ БЫЛО ГОСЕТа