Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

Необходимость самостоятельно добираться на Новую Гвинею из Батавии существенно увеличивала, как уже отмечалось, путевые расходы Миклухо-Маклая. Субсидия в 1200 рублей, выделенная путешественнику советом РГО, могла покрыть лишь часть ожидаемых затрат. По расчетам Николая Николаевича, на первые годы его путешествия нужны были пять тысяч рублей, которые требовалось взять с собой — наличными или в виде аккредитивов на иностранные банки. Убежденный в чрезвычайной важности своей экспедиции ученый, казалось, нашел выход из положения: предложил матери продать причитающуюся ему часть акций пароходной компании «Самолет», которая вновь начала платить высокие дивиденды. Не отказывая прямо сыну, Екатерина Семеновна ссылалась на то, что не сможет выгодно продать акции до отплытия «Витязя», хотя на самом деле Николай поднял этот вопрос заблаговременно, еще до возвращения из Йены. Подлинная причина ее мягкого, но решительного отказа заключалась в том, что Екатерина Семеновна — по совету брата, отставного артиллериста Сергея Семеновича Беккера — решила стать помещицей и копила деньги на покупку имения. Уже несколько лет брат разъезжал по России, подыскивая поместье, которое можно было приобрести по сходной цене, желательно в рассрочку.

Убедившись в непреклонности матери, давшей ему немного денег лишь на текущие расходы, Миклухо-Маклай попытался одолжить недостающие средства у М.С. Воронина — видного ботаника, приват-доцента Петербургского университета, — который владел несколькими промышленными предприятиями. Эти деньги, писал ему Миклухо-Маклай, «будут уплачены по векселю в течение следующих двух лет моей матерью или в течение 1871 г. моим товарищем, князем А.А. Мещерским, которому обстоятельства в настоящий момент не позволяют мне помочь»

[283]. Однако Воронин в ответном письме выразил сочувствие намеченному путешествию, но в просьбе отказал, сославшись на только что начатые два крупных дела и на семейные обстоятельства [284]

.

Нуждаясь в деньгах, Николай Николаевич перед самым отплытием передал в зоологический музей свои коллекции губок, собранные на коралловых рифах берегов Красного моря, причем попросил директора музея академика Брандта возместить «издержки на собирание, хранение и провоз этих коллекций», составляющие 300 рублей серебром [285]. Некоторые члены совета РГО безвозмездно снабдили молодого путешественника научными приборами и инструментами. Так, помощник директора Главной физической лаборатории в Петербурге М.А. Рыкачев дал ему новейший анероид (прибор для измерения атмосферного давления), а директор гидрографического департамента Морского министерства вице-адмирал С.И. Зеленой — термометр для измерения океанских глубин. Но все равно имеющихся у Миклухо-Маклая средств было явно недостаточно для научного предприятия такого масштаба, и во время плавания ему пришлось одалживать деньги у командира судна.

Между тем на корвете «Витязь», стоявшем в гавани Кронштадта, заканчивались последние приготовления к дальнему вояжу. Николай Николаевич несколько раз съездил в Кронштадт, познакомился с офицерами и командиром корвета Павлом Николаевичем Назимовым, осмотрел отведенную ему каюту. «Своей каютой (сравнительно большой) и своими спутниками я более или менее доволен, — писал он профессору-индологу О. Бётлингку, с которым подружился зимой 1869/70 года в Йене, — и я рассчитываю, что эти отношения сохранятся и в дальнейшем, ибо я поставил себя так, чтобы поменьше общаться с офицерами»

[286]. Отплытие, первоначально назначенное на сентябрь, несколько раз откладывалось — официально из-за задержки с ремонтом и перевооружением корвета, а фактически из-за обострения международной обстановки в связи с начавшейся в июле 1870 года Франко-прусской войной [287]

.

Пока «Витязь» готовился к отплытию, Миклухо-Маклай решил поработать над статьей о губках Красного моря, ибо, как он писал академику Бэру, «я все-таки не могу оставлять неопубликованными две трети до сих пор выполненных работ» [288]. В тесной квартирке в доме Колпаковой, расположенном на Малом проспекте Васильевского острова, ученый целыми днями сидел за микроскопом, изучая и описывая свою красноморскую добычу. «С.-Петербург начал становиться для меня неуютным, — жаловался он Бётлингку. — Мне не хватало зелени и вида из окна» [289]. Монотонное течение почти затворнической жизни было нарушено в начале сентября запиской, полученной от П.П. Семенова.