Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

Осмотрев пациента, Боткин предупредил родных, что состояние очень серьезно. По его словам, больного лечили неправильно и много времени утрачено безвозвратно; впрочем, все возможное будет сделано. Водянка организма усиливалась, отдельные отеки слились воедино, опухающее тело требовало принятия срочных мер. Не сумев поставить подобно Слюнину и Черепнину правильный диагноз, Боткин стал бороться не с причиной болезни, а с ее проявлениями. Чтобы изгнать скопившуюся жидкость, профессор 17 февраля предписал «паровую баню» и прием мочегонных средств. В результате, как видно из записей Маргерит, Николай Николаевич ежедневно терял с потом до килограмма веса. Применение «паровой бани» вконец изнурило Миклухо-Маклая. Путешественник сильно исхудал. У него начались приступы рвоты; организм не принимал никакой пищи. 9 марта Боткину пришлось отменить «паровую баню»; арсенал известных ему медицинских средств оказался исчерпанным[975].

Воспользовавшись кратковременным улучшением в состоянии здоровья Миклухо-Маклая, Боткин заявил 21 марта, что его можно выписать из клиники. Похоже, маститый профессор не хотел терять свое реноме, предпочитая, чтобы знаменитый путешественник умер не в клинике, а в своей квартире. Впрочем, с высоты сегодняшних медицинских знаний легко упрекать Боткина во врачебной ошибке. Сам Сергей Петрович умер в 1889 году от рака легких.

Узнав о решении Боткина, Николай Николаевич, не терявший присутствия духа даже в самом плачевном состоянии, обрадовался: в больнице он не может работать, завершить редактирование новогвинейской части дневников, заняться рисунками и таблицами. Обрадовалась и Маргерит. Она устроила генеральную уборку в квартире, приказала тщательно протопить кабинет, в котором она поместит постель, чтобы Нильс был поближе к своим рукописям и библиотеке. Помешало резкое похолодание. «Так холодно, так ветрено, идет снег — ужасная погода! — записала Маргерит в своем дневнике 26 марта. — Нева сегодня снова замерзла в тех местах, где уже начала появляться вода»[976]

. Выписку из госпиталя пришлось отложить.

С 29 марта началось быстрое ухудшение состояния больного. Николай Николаевич простудился: боль в горле, кашель. Ослабевший организм «тамо русс» не мог сопротивляться инфекции. Простуда осложнилась бронхитом и воспалением легких. «Бедный, дорогой мой, он ужасно болен, — говорится в дневнике Маргерит. — <…> Я никогда не видела его прежде в таком плохом положении. <…> Боже, помоги мне в это печальное время и пощади любимого»[977].

Тарханов предупредил ее, что приближается трагический конец. «Я отправилась за детьми, чтобы они смогли увидеть его, — записала Маргерит 1 апреля. — Его дорогие глаза больше никогда не посмотрят на их лица. Я никогда не смогу забыть выражения ужасной печали на дорогом лице, когда я подняла Алика (Аллена. — Д. Т.), чтобы он поцеловал отца в последний раз»[978]

. На следующий день Николай Николаевич находился в забытьи, но иногда приходил в сознание и, обращаясь к жене, шептал: «Моя любимая».

Записи Маргерит дополняются воспоминаниями научного обозревателя «Нового времени» Л.К. Попова, проникшего в палату умирающего путешественника, очевидно, без ведома его жены. Десять лет спустя Попов писал, что больного не покидала тревога за судьбу его неопубликованных работ: «Я наклонился над его кроватью, он посмотрел на меня взглядом полного отчаяния и едва слышно произнес: "Погиб мой труд"; две крупные слезы скатились с судорожно закрытых век… "Мой труд погиб" — этот шепот умиравшего и сейчас раздается у меня в ушах; эти две слезы… я вижу их и теперь на ввалившихся щеках несчастного»[979].

Вечером 2 апреля 1888 года в 8 часов 15 минут неутомимый путешественник окончил свой земной путь на руках у Маргерит.

Вдова добилась от Боткина согласия на то, чтобы вскрытие не производилось, а потому истинная причина смерти осталась непроясненной. Отпевание состоялось в госпитальной церкви. Хотя газеты оповестили петербуржцев о месте и времени похорон, к выносу тела из госпиталя утром 5 апреля, по сообщению «Новостей», помимо родных и близких «явилось очень немного публики. <…> Большинство присутствовавших состояло из учащейся молодежи, преимущественно студентов-медиков»[980]. На гроб были возложены только два венка: от семьи и с надписью «От друзей и почитателей». Среди шедших за гробом журналисты заметили несколько членов РГО во главе с П.П. Семеновым, адмиралов П.Н. Назимова и Н.Н. Копытова, известного путешественника А.В. Елисеева, профессоров В.И. Модестова, К.А. Поссе и И.Р. Тарханова.