Милая мятежница

Не останавливаясь, они проехали по грязной дороге к другому мосту. Ларк брезгливо поморщилась — здесь, у рва, опоясывавшего второй ряд стен, пахло человеческими экскрементами. На берегу резвились двое мальчуганов, охотившихся на лягушек. Увидев Стоука, они застыли как вкопанные. Наконец один из них узнал Стоука и помахал ему рукой.

— С приездом, хозяин!

Стоук кивнул им и двинул коня шагом по второму подъемному мосту.

— Рады твоему возвращению, милорд! — крикнул какой-то человек, стоявший у парапета. Потом обратился к стражнику: — Эй, бездельник, хозяин приехал! Отворяй ворота!

Заскрипели массивные железные петли, и тяжелые, окованные металлом створки распахнулись.

Блеснувшие при свете луны металлические полосы на воротах походили на зубы древнего чудовища. Ларк, впрочем, ощущала себя не путешественницей, а незваной гостьей, так как четыре вооруженных стражника, сбежавшиеся к воротной башне, поглядывали на нее не слишком любезно.

Когда они со Стоуком оказались во внутреннем дворе замка, ворота у них за спиной со скрипом затворились, а стальная решетка, служившая дополнительной защитой от вторжения, с грохотом и лязгом опустилась.

Лязг стальных зубьев решетки о каменные плиты, которыми был вымощен двор, отозвался в ушах Ларк траурной музыкой. В эту минуту ей показалось, что она и впрямь попала в логово дракона и выбраться из него ей уже не суждено.

Девушка невольно припала к груди Стоука, но, прикоснувшись к нему, тотчас покраснела от смущения. Она выпрямилась и отстранилась от него. Вообще-то Ларк весь день избегала прикосновений Стоука, но он был такой большой…

Пока Шехем рысил к конюшне, Ларк оглядывалась по сторонам. В замке было на удивление безлюдно и пустынно. Вдоль стен полыхали факелы, вырывая из тьмы очертания квадратного внутреннего двора, точно такого же, как в Сент-Вейле, только гораздо больше. По сторонам двора, у самых стен, ютились многочисленные постройки. Но в отличие от Сент-Вейля, где ее отец распорядился выпустить на волю всех охотничьих соколов и ястребов, объяснив это тем, что благородной птице жить в неволе не подобает, в Кенилворте все было по-другому. Ларк с замиранием сердца вглядывалась в развешанные вдоль стен маленькие домики-клетки, откуда доносились тихий клекот и шуршание перьев птиц.

Потом ее внимание привлекло каменное здание, достигавшее пятидесяти футов в длину и двадцати в ширину. На крыше строения красовалась высокая труба, а дверь была заперта на большой висячий замок.

Ларк решила, что это мастерская, где из булатной стали был выкован знаменитый меч Стоука — «Глаз дракона».

Замковая часовня Кенилворта оказалась куда больше и выше часовни в Сент-Вейле. Она была отделана белым мрамором, казавшимся в свете луны голубым, а ее высокие стрельчатые окна украшали цветные витражи. По бокам часовни, в каменных нишах, стояли фигуры святых. Часовня производила величественное впечатление, и Ларк подумала, что убежать оттуда так же трудно, как и из замка.

К Стоуку подошел грум лет шестнадцати и взял его лошадь под уздцы.

— Тод? — спросил Стоук. Это было первое слово, которое он произнес за весь вечер.

— Он самый, милорд. — Тод поклонился.

Стоук подхватил Ларк за талию, чтобы помочь ей соскочить с коня. Она оттолкнула его.

— Оставь, прошу тебя. Я и сама в силах слезть с лошади.

— Не упрямься.

Он помог ей спуститься на землю. При этом Ларк снова прикоснулась к нему, отчего у нее затвердели соски, а ноги сделались ватными. Ей захотелось обвить шею Стоука и поцеловать его в губы, но делать этого она, конечно, не стала.

Отступив на шаг, Ларк сказала:

— С твоего позволения, я буду ходить сама.

— Что ж, походи, разомнись немного. — Стоук нахмурился. — Тебе и вправду нужно привыкнуть к этому месту, ведь ты теперь принадлежишь мне.

Слова «ты теперь принадлежишь мне» эхом отозвались в мозгу Ларк.

Едва переставляя ноги, она последовала за Стоуком. Когда они вошли сквозь массивные дубовые двери в длинный коридор, украшенный висящими на стенах головами кабанов и оленей, Ларк услышала странный скребущий звук и обернулась — за ней, высунув язык и цокая когтями по каменным плитам пола, устало брел Балтазар.

Запахи дыма, жареной оленины и немытого человеческого тела самым причудливым образом смешивались в затхлой атмосфере коридора, напоминая запахи постоялого двора.

Ларк вдруг подумала, что матери стоило больших трудов поддерживать уют и чистоту в Сент-Вейле. Элизабет можно было обвинить во многих грехах, но только не в отсутствии аккуратности и чистоплотности.

Из зала доносился гул множества голосов, но в отличие от Сент-Вейля он не прерывался взрывами смеха, а напоминал низкое гудение рассерженных шмелей. Ларк решила, что обстановка в зале мрачная, а вечерние посиделки за столом проходят в Кенилворте невесело — не так, как у нее дома. Вздохнув, девушка впервые в жизни пожалела, что рядом с ней нет Элизабет.