Милая моя

Дмитрий Антонович Сухарев никогда — даже по праздничному, не совсем подотчетному делу — не попадал на эту дорогу. Даже не пересекал ее. Профессиональные сирены, сладострастно зазывающие в просторах бардовского моря к богатым и унылым берегам «серьезной», или «эстрадной», или «молодежной» песни, не обманули его и никак не коснулись. Лишь однажды, насколько я знаю, он откликнулся на подобный зов, написал песню на предложенную ему тему, но песню настолько прекрасную и глубокую, что она не устроила заказчиков (почти всегда им нужна унылая иллюстрация). Мало того — в двух словах этой песни была сказана не просто правда, а правда художественного образа — всего в двух словах. В наречии и прилагательном. Еженедельник «Неделя», считая, что он осчастливливает неизвестного Митю из Урюпинска, напечатал эту песню, «отредактировав» и наречие, и прилагательное. К чести Дмитрия Антоновича, он не оставил этого дела просто так — разразился скандал. И хотя слухи о снятии с занимаемого поста главного редактора еженедельника из-за наречия и прилагательного никак не подтвердились, все-таки создалось впечатление, что Сухарев выиграл это дело. Не часто бывает. Приятно.

Существует мнение, что художник-художник и художник-человек — совершенно разные люди. Что художник-человек может творить и вытворять все что угодно, совершать подлости, интриговать против друзей, всячески двурушничать и лавировать — это дело, дескать, человека. А вот когда он в поэтическом озарении, то нечто свыше диктует ему чистоту помыслов, великие незапятнанные мысли, призывы к прекрасному. Может быть, это и бывает. Как сказано в известной песенке о делах милиции: «Если кто-то кое-где у нас порой». В этом смысле у нас был один серьезный источник, как-то упомянувший о глубоких различиях между гением и злодейством. Дмитрий Антонович Сухарев, насколько мне известно, никогда не имел запасного чистого пути для своей поэзии. Он — един в своих помыслах и поэтических идеях, его человеческое достоинство всегда было совместимо с достоинством поэтическим. Он — глубокий гуманист, это его личное качество, и, право же, научиться этому совершенно невозможно. Это нужно просто иметь. Поэтому Сухарев — отдельное явление в нашей песенной поэзии. Какие бы номера ни расставляли любители околопоэтических рассуждений против фамилий тех или иных авторов, Дмитрий Антонович не входит ни в первую «десятку», ни в первую «семидесятку», потому что он отделен, его поэзия штучна, его тропинка — индивидуальна. И когда он пишет: «Мы живы, покуда поем, пока наши песни не лживы» — то так оно и есть.

Известно, что бардовская песня переживала различные времена, и во все эти времена волнообразно накатывались различные моды, веяния, поветрия. Дмитрий Антонович неспешно и упорно следовал своей дорогой. «Старым путем, милым путем в Звенигород, в Звенигород идем». Его не прельщали ни далекие страны, ни пиратские моря, ни псевдоромантика, ни заумные конструкции с великими претензиями, ни — без всяких претензий — дешевые шутки, за которыми, в сущности, ничего нет. Всю свою песенно-поэтическую жизнь он твердо следовал к одной цели, каждый раз достигая ее и каждый раз начиная этот путь снова. Цель эта — несказанная поэтическая драгоценность. Ее имя — интонация. Ей и вправду нет цены. И для того чтобы просто понять это, иные тратят годы. Это высшая математика поэзии, абсолютно невычисляемая, не добываемая нигде, кроме собственной души. Она — одновременно и цель, и средство. Поэтому его песни не стареют. Стареет их автор — увы. Но скромный маленький телеграф, по которому выстукиваются депеши по кратчайшему адресу от сердца к сердцу, оказывается настоящим долгожителем в сравнении с мегаваттными передатчиками моды, предназначенной для всех.

Песенный герой Дмитрия Антоновича — не интеллигент, но интеллигентен. Не хочется вдаваться в длинные рассуждения по этому поводу, однако красота его произведений нисколько не несет эстетствующей печати. Его песни просты, но не простецкие. Его образы полны тайной силы, его шутки часто замаскированы в форму. «За то ты нам, юным, и люб» — не просто шутка, но и мастерская, ядовитая мини-пародия. Для полного и глубокого восприятия его песен, очевидно, необходим некий образовательный ценз. Прочитанные как сюжет, его песни имеют успех. Прочитанные как состояние души, они восхищают. Когда их много — это происходит на авторских вечерах — все они в итоге оказывают какое-то странное, нигде, по крайней мере мною, не наблюдавшееся явление «осветления», что ли, души. Наступает легкий праздник приобщения к доброте. Подобный тому, когда читаешь Пушкина. Потому что его постоянный герой — человек, который любит другого человека. Так просто. Так незамысловато. И так редко.