После этого лично моя судьба сложилась таким образом. Мы с Володей Красновским хотели уехать вместе по распределению в Сибирь, у нас даже был город, в котором мы хотели работать, в Красноярском крае. Но когда началось распределение, выяснилось, что Красноярского края для нас нет, и мы выбрали Архангельскую область — это Печорская железная дорога. Мы должны были явиться в город Котлас, и там нас должны были распределить в какую-то школу. Мы приехали в город Котлас после последнего кавказского похода, совершенно прекрасного, и нас, как людей с высшим образованием, стали назначать директорами школ на какие-то станции. Мы от этого отказались, испугавшись такой ответственности, и поехали преподавать в поселок под названием Кизема на Печорской железной дороге. Навалена гора шлака, на нем и стоит поселок на пятьсот жителей. Маленькая одноэтажная школа-восьмилетка. Один пассажирский поезд в день и два товарных, и вокруг тайга. Там мы и стали с Володей работать. Дали нам очень хорошую комнату в единственном двухэтажном доме, на втором этаже этого бревенчатого дома, выделили дрова. Мы эту комнату обжили, обвешали фотографиями знакомых девушек. В общем, стали жить и работать. Я преподавал пять предметов: русский язык, литературу, географию, английский язык и физкультуру, то есть из школы фактически не вылезал. Володя тоже без дела не скучал. Мы были единственными учителями с высшим образованием. Проработали мы два с половиной месяца, как вдруг нам приходят повестки, что нас призывают в ряды Советской Армии.
Дело в том, что в нашем институте в то время не было военной кафедры и мы должны были призываться как не служившие и не имеющие военного образования. Вызвали нас в Чигирёво, районный центр, и из этого Чигирёва дали десять дней отгула.
Попали мы с Володей в город Кандалакшу, в довольно хорошую часть, где и прослужили два с лишним года — с 1955-го по осень 1957-го. Там было, конечно, много приключений, и воинская служба оставила неизгладимый след. Объездили и облетали мы весь наш Север. Стали мы радистами. Вообще отслужили довольно хорошо.
В армии были написаны песни «Радист» («В Архангельском порту причалил ледокол…»), «Ветер в соснах высоких качается…» и другие. Мы их со Светой Богдасаровой написали. Вообще в армии было довольно мало времени для сочинительства. Были написаны две-три строевые песни, они печатались в местных газетах: вся дивизия шагала под песню, которую я там написал. Но особых достижений там не было, потому что я в основном пытался писать стихи. Впоследствии переосмысленные, переделанные отрывки из них куда-то вошли.
Мы участвовали в эстафете по Северному округу в честь 40-летия Советской власти. Что такое эстафета: несли самолет такой, довольно ободранный деревянный самолетик. Несли его солдаты от Новой Земли до Ленинграда. Каждая часть имела свой определенный участок, чтобы пронести его пешком по дорогам. Дорог на Севере нет, несли его по железнодорожным путям. Лучшая самодеятельность дивизиона, тридцать солдат и сержантов, с гитарами, с автоматами, с полной выкладкой чесали по этим шпалам в течение недели. Останавливались ночевать на маленьких, крошечных разъездиках, где поезда мчатся мимо как стрела. И вот когда мы там в медвежьих углах давали свои концерты (у нас была очень хорошая самодеятельность в дивизии), люди нам были необычайно благодарны. Была масса разительных примеров. Эти песни, русские напевы, которые мы там пели, вызывали большой душевный отклик. Когда мы давали концерты, нас было порядка тридцати человек, а выступали мы перед восемью-девятью человеками в каких-то билетных залах, пульмановских вагонах. Но это было очень радостно. Русское трехголосье — оно буквально высекало слезы из очень многих людей. Хорошо было. А все повелось с «Октета» МГПИ.
Вернулись в Москву. Я уже пытался сочинять более-менее пристойное в смысле профессиональном. Написал очень много стихов и воображал себя поэтом. У нас с Володей были частые дискуссии по этому поводу: как мы вернемся в Москву, что нас ждет, какие нас ожидают перемены. Вернувшись, мы довольно долго болтались без дела. Володя года три подряд пытался поступить в ГИТИС, так и не попал туда и одновременно учительствовал. А я как-то вдруг через несколько месяцев познакомился с людьми из молодежной редакции радио и через четыре-пять месяцев был принят в штат. Стал приобретать новую профессию и обкатывать ее.
Я обладаю совершенно неприличным в отношении профессионализма характером: если я что-то услышу интересное один раз, а большего мне не предоставляется, то этот мотив, образ, прием так застревает у меня в голове, что я избавиться от него не могу. Поэтому часто я, греша против авторских прав, дописывал чужое, потом была путаница по этому поводу. В частности, это случилось с одной песней, которую я услышал в кинокартине «Трое вышли из леса». Смотрел картину один раз, и там есть песня на прекрасные светловские слова: