Миледи и притворщик

Активной стройки в Шангути я не заметила. Оказалось, всё, что здесь можно было возвести, закончили возводить ещё в прошлом году, и теперь город служит перевалочным пунктом, куда из Синтана по реке на баржах подвозят новые строительные материалы. Железную дорогу Мантанг-Шангути теперь строят с обоих концов и планируют соединить полотна через пару лет, а затем построить железнодорожный мост через Палай и проложить дорогу дальше на восток Чахучана.

С телеграфным пунктом всё оказалось так же предсказуемо. Воздушная линия из Шангути проложена в Синтан, радиосигнал из Синтана принимают на Камфуни, в океане Надежды постоянно барражируют аконийские суда, поэтому с их помощью телеграмму из Шангути можно передать в Фонтелис, что нам и продемонстрировал оператор телетайпа.

Электростанция тоже не поразила воображение. Небольшое зданьице, гора угля рядом и провода, что протянулись к аконийской части города. Сарпальский квартал электрификация будто и не задела вовсе. Только вдоль одной из улиц я заметила электролинию, и то многоярусные дома на этой улице явно не принадлежали беднякам и лавочникам.

За день я успела сменить пару кассет с чёрно-белой плёнкой, пока снимала трудовые будни телеграфистов, обходчиков, сарпальских чернорабочих, что грузят уголь в тачки и везут его к котлу.

До чего же скучный репортаж получается. Такие же кадры я могла спокойно сделать в какой-нибудь глухой деревушке на севере аконийского королевства. Отправься мы в первоначальную поездку по железной дороге из Синтана в Мантанг, колорита было бы больше. Не понимаю, зачем нужно было так резко менять планы и отказываться от поездки в столицу сатрапии?

Во второй половине дня мы вернулись на пароход, чтобы плыть дальше на юг, посмотреть, как живут не затронутые модернизацией чахучанские поселения.

– Это губернатор распорядился показать нам забытые всеми богами деревушки? – с подозрением поинтересовался Леонар. – Если честно это совсем не то, что нам нужно для репортажа.

– Нужно, очень нужно, – уверял его Рин Реншу, – Вы посмотрите, как плохо живёт Чахучан без аконийской техники, потом напишете, как хорошо живёт Шангути и как прекрасна жизнь в Синтане. Всё должно познаваться в сравнении.

Леонар не стал спорить, просто сделал вид, что ему уже всё равно куда ехать и о чём писать. Меня же не покидали тревожные мысли. Зачем нам плыть так далеко? Ни один нормальный правитель не станет показывать иностранной прессе промахи во внутренней политике в виде прозябающих в нищете деревень. Это же совершенно нелогично, это портит реноме не только губернатора восточных земель, но и сатрапа Чахучана.

Так ничего и не поняв, мы вернулись на теплоход, но не успела я закрыться в свое каюте, как Рин Реншу позвал меня обратно на палубу.

– Какой-то юноша подплыл к теплоходу на лодке и требует женщину со светлыми волосами. Он точно хочет видеть вас, госпожа Эмеран, других светловолосых женщин на борту нет.

Я была заинтригована. Что за юноша, откуда он меня знает, чего от меня хочет?

А это оказался тот самый брат девочки-плясуньи, которому так нужны деньги на обучение, что его семья не прочь продать родную дочь в бордель.

Я подошла к поручням и увидела, как его узкая длинная лодка раскачивается внизу у борта теплохода, а юноша с суровым видом тянется ко мне кончиком весла, на конце которого примотана моя купюра.

– Забери свои деньги, северная госпожа. Моя семья хоть и бедна, но живёт честно и не потерпит подачек.

На миг я опешила от такого заявления, но быстро собралась с мыслями и ответила.

– Эти деньги я дала не тебе, а твоей сестре. Не тебе ими распоряжаться.

– Ты позоришь мою сестру. Зачем ты дала ей эту бумажку? Что она сделала для тебя?

– Очень красиво танцевала. А ещё позировала на фотокамеру. И я заплатила ей столько, сколько посчитала нужным.

– Моя семья не нуждается в милостыне. А моя сестра, если и будет зарабатывать деньги, то только честным трудом.

– Где? В весёлом квартале?

– Она должна исполнить свой долг перед семьёй.

Тут я не выдержала и высказала этому зарвавшемуся юнцу всё, что накипело:

– Долг? И в чём он состоит? Раздвигать ноги перед каждым мужланом? Заражаться нехорошими болезнями и заражать ими других? От безысходности пить вино без меры и умереть молодой? Этого ты желаешь для своей сестры? Только такую жертву готов от неё принять? И как, не встанут тебе поперёк горла бордельные деньги, когда начнёшь грызть гранит науки? А когда станешь учёным и уважаемым человеком, сам не перестанешь себя уважать? Ведь цена твоей учёности – боль и страдания родной сестры.

Юноша взмахнул веслом и ударил им о воду. Купюра поплыла по реке, а он злобно кинул мне:

– Вы, северные варвары, не смеете нас учить долгу и чести. Вы здесь чужаки и не можете диктовать нам, как жить и как чувствовать. Возвращайтесь на свой стылый материк со своими железками, дикари.

Тут мой запас сарпальских слов иссяк. Онемев, я смотрела, как удаляется лодка с юношей, а проплывающие мимо рыбаки кидаются в воду, лишь бы доплыть до аконийской купюры и схватить её.