Милицейское танго [рассказы]

Между тем любой совершенно человек может изготовить Жизнь прямо у себя на кухне в обычной кастрюле: достаточно сварить супу погуще (лучше с картошкой) и поставить кастрюлю в тёплое место. Уже через два дня в кастрюле возникнет Жизнь.

Жизнь эту можно, конечно, вылить в унитаз, а можно за ней понаблюдать и побыть таким образом небольшим кастрюльным демиургом. Смотреть, как в кастрюле возникают и гибнут цивилизации, как растут и рушатся города, как брат идёт на брата.

Пока картошки ещё много, Жизнь внутри кастрюли будет довольно мирная, потом одни белковые тела начнут жрать другие белковые тела, а потом уже самих себя. В самом конце процесса в кастрюле останется немного чёрной пыли на стенках: всё — Жизнь закончилась.

Очень назидательно.

Вдумчивый исследователь, пронаблюдав это зарождение и гибель Жизни, должен подпереть подбородок кулаком и задуматься о том, что же следовало предпринять этой кастрюльной Жизни.

Можно было, во-первых, выбраться из кастрюли наружу, то есть в Космос. Например, из той кастрюли, в которой мы все живём, однажды вылетел Гагарин, облетел её вокруг и собрался уже лететь к звёздам (то есть к другим кастрюлям), но внезапно умер. А после него к звёздам уже никто лететь не собирается: летают в небе какие-то аппараты для того, чтобы жители кастрюли могли смотреть телевидение, слушать радиовещание и разговаривать друг с другом по телефону, но это совсем не то.

Во-вторых, можно как-то прогрызть дно кастрюли и утечь по трубам на волю, туда, где картошка никогда не кончается.

Ещё можно приделать к кастрюле механические ноги и уйти вместе с ней в ближайший овощной магазин.

Да много чего можно придумать, глядя на самую обыкновенную кастрюлю с протухшим картофельным супом перед тем, как её наконец вымыть и поставить в шкаф.

Звёзды

Если звёзды гаснут — это никому не интересно.

Самое страшное, что может случиться с человеком, — это вдруг внезапно попасть в звёзды, а потом так же внезапно оттуда навсегда выпасть.

Вот, помню, был в годы моего детства солист Главного детского хора по имени Дима Парамонов. Он пел звонким задорным голосом про то, что пусть бегут неуклюже и как с Алёшкой он поссорился и другие песни. Его называли русским Робертино Лоретта. Сам Леонид Ильич Брежнев целовал его мягкими своими губами на каком-то торжественном заседании. Тогда очень любили, чтобы во время заседания внезапно выбежали пионеры в шортиках и спели что-нибудь жизнерадостное, да и кому это может не понравиться.

А потом, уже в годы перестройки, как-то показывали по телевизору передачу про этого самого Диму Парамонова: голос у него уже не звонкий, а скорее сиплый, нос синеватый, работает где-то в жэке, и вообще всё на свете ему скучно. Это, наверное, действительно очень скучно, когда всё самое прекрасное в жизни давно уже случилось и закончилось.

Да и сам Робертино Лоретта, самый настоящий, итальянский, тоже ездит с печальными глазами по сельским клубам европ и африк с вечной своей и единственной песней «джамайка». Голоса у него никакого нет и слух так себе. «Это я, я — Робертино Лоретта», — говорит он и показывает документы. Ему верят с трудом.

Да кого ни возьми: вот у Майкла Джексона помаленьку отваливается всё ранее приклеенное, какая-то другая бывшая звезда (мужчина) приставал в мужском туалете к посетителям, за что и был справедливо посажен в кутузку.

Пузатые облысевшие рокеры, одно время собиравшие стадионы, вновь вернулись в дома культуры при станкостроительных заводах, где их немногочисленные пожилые слушатели, выпив пива балтика, по старой привычке послушно машут китайскими зажигалками, хотя все перемены давным-давно уже случились.

И петербуржский дождь смывает с водосточных труб афиши с забытыми чьими-то лицами.

Сейчас, правда, добрые люди завели специальное учреждение для потухших звёзд, называется оно что-то вроде «Дискотека восьмидесятых». Там пожилые артисты (некоторые даже зарубежные, вроде ансамбля Бони-эм), страдая одышкой, скачут под собственные фонограммы двадцатипятилетней давности. Фонограммы сохранились плохо и даже нынешние цифровые технологии справляются с ними с трудом: что поделаешь — время, время. Сожрёт всё и не подавится.

Особенно печально, конечно, смотреть телевидение. Вот скачут там какие-то люди, совсем молодые и не очень. Всё вокруг них блистает и переливается, у них полный рот чрезвычайно дорогостоящих, но непрочных зубов, и поют эти люди что-то такое же задорное, как прошлый Дима Парамонов, и вроде бы весело им, а в глазах у них отчаяние: «Не забывайте нас, люди!»

А люди — они что, они уже соскучились смотреть одно и то же и все побежали в соседний зал, там показывают бородатую женщину или мужчину в перьях.

Люди — они не злые. Им просто хочется, чтобы было непрерывно весело, чтобы шарики и фейерверк. Дети, одно слово.

Игры на воздухе