Милиция плачет

В двух парах устремленных на меня глаз я увидел растерянность и готовность купить моего колючего монстра. Они переглянулись, парень уже полез было в карман за деньгами, и тут мне стало их жалко. Купят, испортят себе праздник.

— Извините, ребята, не продается, сам купил, — улыбнулся я и добавил, — неудачная шутка.

— Так вы не продаете? — робко переспросила девушка.

— Это моя ёлка, — повторил с нажимом на «моя».

Ребята, так ничего и не поняв, пошли дальше вдоль ряда продавцов.

Подъехали рыжие «Жигули», тройка. Из открытого водительского окна высунулась голова в мохнатой лисьей шапке:

— Сколько хочешь?

— Пять.

— Даю четыре.

— А если бы я сказал шесть, давали бы пять?

— Ну.

— Тогда шесть.

Голова рассмеялась и исчезла, машина тронулась.

«Что ж он уехал, я бы за трёшку отдал и не мучился», — разочарованно подумал я.

Желание играть в торговца ёлками улетучилось, отдам её первому, кто подойдет, решил я, критически осматривая своего колючего мучителя. А нет, так выброшу и куплю новую.

Подошли мужчина с женщиной:

— Продаете?

— Могу продать, если попросите.

— Сколько?

— Три и забирайте.

Мужчина взглянул на женщину и спросил:

— Берем?

Она кивнула головой и ответила:

— Бери, а я схожу в мясной, потом приду и подпишу протокол.

Её последнее, тихое, ключевое слово я-то услышал, но пропустил его мимо мозгов.

Мужчина достал три рубля и протянул их мне. Моя ёлка вызвала интерес: её обступили новые, внезапно подошедшие покупатели, заслоняя собой чахлое солнце.

— Не продается, — сказал я зевакам, протянув руку за трёшкой.

Как только я взял три рубля, мужчина с видом факира, извлек красную книжечку с золотым гербом СССР на обложке и, помахав в раскрытом виде перед моим носом, сказал:

— Пройдемте, гражданин.

Любопытные покупатели, которым я только что говорил, что ёлка не продается, резво, с каким-то непонятным мне удовольствием, схватили меня за руки и повели. Вели долго, через весь Новый рынок. Один внештатный сотрудник, он же тихарь — с одной стороны, второй — с другой, кто-то ещё топтался сзади, а между ними я, собственной персоной, — ёлка в одной руке, три рубля в другой.

— Вон, смотри, спекулянта поймали, — услышал я сквозь тяжёлый звон в ушах, не покидавший меня с момента, как увидел милицейские корочки.

Я шёл, ничего не видя перед собой, не чувствуя ног. Ощущение нереальности было основным, заполняющим сознание. Ситуация не умещалась в рамки разумного, не поспевала за скоротечным, контрастным перерождением бабочки в гусеницу. Перерождением из надуманного весёлого, жизнерадостного, лихого театрального образа доброжелательного продавца ёлки в затравленно шагающего под конвоем в милицию спекулянта. Возникла иллюзия сна, причем сна недавнего, свежего, резонирующего с искаженной реальностью, с еле уловимой, летучей подсказкой в подсознании о том, что со мной это уже было. Меня уже точно так же вели, взяв под руки, в милицию. Совсем недавно, вчера или позавчера — во сне. Так же пересохло во рту, такие же суматошные мысли и так же было невыносимо безысходно.

Нужно только проснуться, открыть глаза, и этот старый сон прервется, испарится, уступая место следующим короткометражным сериям мимолетных впечатлений. Я инстинктивно ещё шире открыл глаза, отгоняя наваждение, но ничего не менялось. Я по-прежнему плёлся с ёлкой и тремя злосчастными рублями в отделение милиции.

Какая-то малосильная мыслишка, пытаясь пробить ступор, охвативший меня, слабо промелькнула, отскочила от тупого мозга и потерялась. Изловить, удержать и понять её показалось мне очень важным, но она не давалась, выскальзывая, всё более удалялась, унося с собой какое-то очень важное сообщение. Информацию, способную прекратить этот кошмар, подсказать, как мне, уже не раз и не два переживавшему подобную ситуацию, нужно из неё выпутываться.

Маразм какой-то. Со мной такого не было никогда. Это бесовщина. Это продолжение ночных бессонных воспоминаний в плацкартном вагоне Харьков — Одесса. Бумеранг впечатлений. Кривая ухмылка ничего не прощающей судьбы:

— Ты испытывал облегчение, когда не тебя, а Митю задержали за фарцовку? Теперь сам почувствуй, испытай на собственной шкуре. Последствия только иные. Для девятиклассника одни, для пятикурсника, ой, совсем другие.

Последствия — вот что пугало более всего. Ускользающая мысль замерла и оказалась конкретным руководством к действию — надо бежать. Надо бросить ёлку, вырваться и бежать. Поздно…

Одноэтажный домик с вывеской «Милиция» я проходил сотни раз и никогда как законопослушный гражданин не обращал на него внимания. Теперь же, поднявшись на несколько ступеней, меня туда завели и, отпустив руки, подтолкнули к открытой двери одного из помещений. В небольшой комнате стоял письменный стол, ряд стульев вдоль решетчатого окна, выходящего на серую стенку, большой сейф в дальнем углу и трехногая вешалка возле двери. Вслед за мной вошел мужчина-покупатель злополучной ёлки и один из его помощников.