Милюков

Некоторые из них ныне почти забыты, но в свое время их произведениями зачитывалась русская эмигрантская публика. Большинство, однако, в последние десятилетия стали вновь известны не только за границей, но и на родине, обогатив ее культурный и интеллектуальный потенциал.

Милюков упорно продолжал издавать газету и после начала Второй мировой войны, вплоть до вступления германских войск в Париж. Последний номер вышел 14 июня 1940 года, когда танки оккупантов уже грохотали на улицах города. А. Седых констатировал: «С ее исчезновением в русском Париже образовалась громадная пустота, которая фактически никогда заполнена не была»^{870}.

Быт и творчество

Руководство «Последними новостями» было главным, но отнюдь не единственным занятием Милюкова в эмиграции.

Павел Николаевич вел размеренный образ жизни, но его до предела насыщенная разнообразная работа включала не только газетную суету, но и подготовку новых брошюр и книг, посвященных в основном современному положению России, выступления с лекциями в различных городах Франции, где были русские эмигрантские колонии, поездки с той же целью в соседние страны, в частности в Германию, Бельгию, Чехословакию и даже в США, участие в разнообразных общественных организациях и инициативах.

В течение долгих лет Милюков с женой жили на втором этаже старого, давно не ремонтировавшегося дома 17 по улице Лериш в самом центре Парижа. Квартира была скромной, но отнюдь не нищенской, как показалось писателю и журналисту Роману Гулю, однажды посетившему Милюкова. Возможно, такое впечатление связано с тем, что кабинет Милюкова был небольшим, заставленным книгами, журналами и газетами: «Но, господи, что это был за кабинет! Милюкова, историка и политика, знал весь мир. Его «Очерки по истории русской культуры» переведены на все главные языки. Как ученый он награжден был званием honoris causa[15] Кембриджского университета. Но вряд ли кто мог предположить, что этот выдающийся ученый работает в такой бедной комнатенке, заполненной потопом книг, газет: и на полках, и на столе. И на полу». В эмиграции Милюкову удалось собрать библиотеку, насчитывавшую более десяти тысяч томов и включавшую важные для него издания на европейских языках и почти все книги и журналы, выпущенные беженцами на русском языке. Новые Павел Николаевич приобретал в магазинах, а в букинистических лавках и на книжных развалах на берегу Сены отыскивал старые русские издания, журнальные комплекты и даже советскую литературу.

Незадолго до встречи с Милюковым Гулю удалось вырваться из гитлеровской Германии, где он побывал в концлагере. Теперь он стремился вызволить свою семью, для чего собирал подписи под коллективным ходатайством о предоставлении ей французской визы. Гуль описал встречу с Павлом Николаевичем:

«Он сел за заваленный всяким рабочим материалом стол. Я — рядом на стуле. Милюков был сед как лунь (сед до полной белости). Волосы коротко подстрижены, такие же белые подстриженные усы, всё лицо ровно розоватое… Говорил П. Н. старым московским говорком. Вместо «восемьнадцать» говорил «осмьнадцать». Но в разговоре П. Н. не было того, что сразу привлекало в А. И. Гучкове: какой-то заинтересованности в собеседнике. Милюков был предельно деловит. Возможно более коротко я рассказал ему о трагическом положении моей семьи в Германии, которой просто нечем было жить, и просил его подписать мое прошение в Министерство внутренних дел, как это уже сделал Гучков и обещали сделать Церетели и Бурцев.

— Я, конечно, подпишу, — проговорил Милюков, — но вы, вероятно, не знаете нравов французских чиновников и этих учреждений. Их ничем не прошибешь, и я сомневаюсь, чтоб из этого «демарша» что-нибудь вышло… Подписав, П. Н. добавил: «Вот если б они могли переехать в Чехословакию, я, вероятно, мог бы помочь, у меня хорошие личные отношения с Бенешем, а в таких делах личные отношения очень важны…» Я поблагодарил П. Н., но сказал, что в Чехословакию семья, к сожалению, перебраться не может. И не желая его задерживать, поблагодарив еще раз, простился. Милюков провожал меня до двери»^{871}.

Милюковы жили скромно, однако не бедно, не знали нужды и даже, как мы помним, имели дачу на морском побережье.

Роза Георгиевна Винавер вспоминала: «Обстановка их жизни была много ниже того, что они могли себе позволить. Поэтому у них всегда оставалась часть его заработков, и они могли щедро помогать другим. Взять у них деньги взаймы ничего не стоило». Мемуаристка вносит новый оттенок в освещение творческой работы Милюкова упоминанием помощи, которую оказывала ему Анна Сергеевна: «Если Милюкову нужна была какая-нибудь справка, его жена сейчас же ее находила»^{872}.

Милюков постоянно был занят. Производительность его писательского труда была огромна. В то же время он с годами всё более ценил свое время, стремился не отвлекаться на то, что непосредственно не было связано с работой, почему в кругу эмигрантов сложилось не вполне справедливое мнение о его излишней деловитости и сухости.