Миллиардер. Книга 3. Конец игры

Сдаться оказалось сложнее, чем он думал. Каждый раз, глядя новости, Гумилев ощущал себя виновником тех бед, которые творились с человечеством, — не потому, что он творил этот управляемый хаос, а потому, что он имел возможность остановить его — и не сделал этого. По ночам его мучили кошмары, он видел окровавленные лица, изуродованные трупы, какие-то темные поля, где вместо капусты торчали из грядок человеческие головы. Однажды ему приснилась яркая, солнечная, весенняя Москва — высотка Университета над мокрой зеленью парка на Воробьевых горах, голубая лента реки, пронзительно синее майское небо. По улицам гуляли счастливые улыбающиеся люди, среди них почему-то было очень много детей. Дети гоняли на трехколесных велосипедах, держали в руках разноцветные воздушные шары, ели мороженое. И вдруг синее небо над городом раскололось, словно хрупкое стекло, и оттуда ударил столб ослепительного белого пламени. Поплыла, оплавляясь, как восковая свечка, высотка Университета, вспыхнули и мгновенно почернели сады. Вскипела, превратившись в облако белого пара, река. И почему-то медленно и страшно лопались один за другим воздушные шары в руках детей…

Он закричал во сне и проснулся. Через минуту в его спальню постучала Катарина.

— Что с тобой, дорогой? — спросила она, заботливо положив ему холодную ладонь на лоб. — О, да ты весь горишь. Сейчас я дам тебе аспирин.

«Мне не нужен твой аспирин, — хотел сказать Гумилев. — Это все из-за тебя, из-за твоей бабушки, из-за твоих нацистов, закопавшихся в лед…»

Он ощутил почти непреодолимое желание схватить Катарину за шею и душить до тех пор, пока не хрустнут шейные позвонки. Но в следующее мгновение перед его глазами возникло видение: блондинка в белом халате вонзает шприц в тоненькую ручку Маруси.

— Да, — сказал он хрипло, — аспирин — это то, что надо.

И Катарина развела лекарство в стакане теплой воды и дала ему выпить. А потом мягко, почти нежно уложила его в постель и легла рядом с ним, прижавшись к нему своим прохладным, упругим телом. И Андрей успел подумать, что это даже приятно, и успел устыдиться своих мыслей, прежде чем заснул, положив голову ей на грудь. На этот раз он спал без снов, и это навело его на мысль о том, что, возможно, Катарина бросила в стакан не только аспирин.

Пока она тренировалась в спортзале, он заглянул в домашнюю аптечку и обнаружил пузырек с донормилом — это лекарство растворялось в воде так же легко, как «Алка-Зельцер». Несколько таблеток в пузырьке отсутствовало.

Андрей внимательно прочел аннотацию к лекарству и пришел к выводу, что оно, в общем-то, слабовато. Поэтому на следующий день Гумилев поручил Саничу навестить фармацевтическую лабораторию, входившую в его корпорацию, и затребовать у них сильнодействующее снотворное, легко растворимое в воде.

В тот же вечер он опробовал средство на себе: бросил большую белую таблетку в стакан минералки, подождал, пока она растворится без следа (на это потребовалось десять секунд), и не торопясь выпил, пытаясь распробовать вкус. Лекарство оказалось безвкусным, и это порадовало Андрея.

Заснул он через пятнадцать минут — это зафиксировала видеокамера, которую он заранее установил в спальне. Сам Гумилев не запомнил, как произошел переход от реальности к сновидению, но на пленке этот момент был виден отчетливо. Вот он полулежит в постели, читая Стивена Кинга, а в следующее мгновение книга выпадает у него из рук, а голова безвольно откидывается на подушку. Андрей остался доволен увиденным, запись стер, а упаковку с лекарством положил в кейс и с тех пор повсюду носил с собой.

Петровский смотрел на сцену из пустого зрительного зала.

— Все готово, Валерий Игоревич, — сказал Казбек. Он откровенно гордился собой: работа была выполнена в два дня, сложные декорации смонтированы так, что даже известный своим склочным характером сценограф Бордов не нашел бы, к чему придраться.

— Впечатляет, — суховато отозвался Петровский. Присланная Белениным команда действительно оказалась очень профессиональной. И сэкономленные на оплате рабочим сцены деньги пришлись весьма кстати. — Передайте Михаилу Борисовичу мою самую искреннюю благодарность.

— О чем речь, — сказал Казбек. — Хорошие люди должны помогать друг другу, не так ли?

Он протянул Петровскому свою жесткую ладонь. Глядя в улыбающееся лицо бригадира монтажников, Валерий Игоревич почувствовал легкий укол беспокойства — как будто кавказец знал что-то, о чем он, Петровский, даже не догадывался.

— Да, Валерий Игоревич, — обернулся Казбек уже от самых дверей, — ребята там спрашивали — можно им билеты на премьеру?

Все хорошее настроение Петровского куда-то улетучилось — до премьеры оставались считаные дни, а желающих попасть на торжественное мероприятие было уже в несколько раз больше, чем мест в зале.

— Видите ли, Казбек…

— Да я все понимаю, — Казбек улыбнулся страшноватой волчьей улыбкой, — но они же не в партер просят. Куда угодно, хоть на балкон, хоть на приставные — сами понимаете, такое раз в жизни бывает.