Милое дитя

Бак, который всегда старался находиться рядом с женой, пододвинул к ее креслу стул и сел.

— Что произошло? — спросил он, давая Энн время собраться с мыслями и успокоиться. — Где ее ребенок?

— Она… — подбородок у женщины задрожал, на глазах показались слезы. Она прокашлялась, чувствуя, как щиплет в носу. — Ей пришлось оставить его в Стоуни Холлоу.

— Почему?

Почему — это был единственный вопрос, который хотел задавать Брис. Почему? Почему? Почему? Почему ей нужны были деньги? Почему она оставила там своего ребенка? Почему она не сказала ему?

Энн посмотрела на Бриса и покачала головой.

— У нее не было другой возможности. — Женщина тяжело и глубоко вздохнула, погладила руками свой живот и маленькое чудо в нем. — Мне даже страшно себе представить, что мне пришлось бы делать выбор, подобный этому. Но для нее это было единственной возможностью…

— Почему? Как Эллис могла оставить собственного ребенка?

— Не осуждай ее так, Брис!

— Да нет, я не сужу, я пытаюсь понять, — он от волнения взъерошил волосы у себя на голове.

— Насколько я могла понять, ребенок оказался… нежданным, — 1 быстро заговорила Энн, стараясь посвятить его во все детали как можно скорее, — Ее муж не хотел ребенка, потому что у него были уже взрослые сыновья, но… так уж вышло. После своей смерти он ничего Эллис не оставил, но включил в свое завещание ее ребенка. Он оставил ему земельный надел, равный тому, что досталось другим его детям.

Женщина вытянула руку и пошевелила пальцами, разминая их, так что со стороны могло показаться, будто она хочет ухватиться за что-то массивное. Бак осторожно накрыл ее пальцы своей ладонью, и женская кисть почти совсем скрылась под его рукой.

— Она тебя очень любит, Брис. Ты единственный мужчина, которого она любила в своей жизни. Ты это знаешь?

Брис покачал головой, потом кивнул. Больше он вообще не мог быть уверен, что знает хоть что-нибудь.

— Когда ее муж умер, это было как… Эллис опять могла жить свободно, но на нее словно началась охота. Сыновья смотрели на нее, как на возможность позабавиться, а их жены, естественно, видели ее нетронутую женственность и чувствовали угрозу для себя не совсем безосновательную, если судить по тому, что рассказала мне Эллис. — Энн помолчала. — Словом, она ушла от них и с ребенком перебралась к той старухе, которая учила ее знахарству.

— Йигер.

— Да, так. Но старая женщина не хотела возвращения Эллис. Она это ясно дала понять, но разрешила им временно пожить у нее, пока Эллис не сможет найти себе жилье и обустроиться. Ей никак не удавалось найти работу, или никто не хотел ее брать… В общем, я тут не совсем поняла. Очевидно, ей пришла в голову идея продать долю наследства ребенка и использовать деньги, чтобы перебраться в город. Братья — ей следовало бы сказать «эти гады», — так вот, эти мерзавцы об этом и слушать не хотели. Они пригрозили ей, что отберут у нее ребенка.

Оба, и Бак, и Брис, могли бы указать, что это незаконно, и даже доведи «родственники» дело до суда, им еще пришлось бы доказывать, что Эллис была плохой матерью. Но Ласаллям также очень хорошо было известно, что в медвежьих углах Аппалачей правосудие имеет слишком мало общего с американскими законами и еще меньше с американскими идеалами. Изменения слишком медленно проникали в сознание людей, живших в горах и соблюдавших обычаи, по которым они жили почти двести с лишним лет. Беззащитной и бездомной Эллис было бы проще затушить адский пламень ведром воды, чем бороться с братьями Джонсонами.

— Раньше она никогда не работала за деньги… Только за пищу или крышу над головой. Ей было ясно, что нужно уехать из Стоуни Холлоу, чтобы устроить свою жизнь и жизнь ребенка, но… — Энн вдруг заплакала беззвучно, тихо, словно даже не замечая своих слез. — Она сказала, что даже если бы она ничего не ела, ребенок быстро бы умер от голода. Ведь ей даже не было известно, сможет ли она найти за пределами Стоуни Холлоу работу или жилье. — Молодая женщина вытерла глаза своим передником и громко шмыгнула носом. — Но она хорошо знала жителей своего родного поселка. Ей было хорошо известно, что даже в худшем случае, если она покинет ребенка, его ждет лишь повторение ее судьбы. Его заставят работать, будут над ним смеяться, издеваться, презирать, но ему не дадут умереть.

Казалось, напряжение, повисшее в воздухе, вот-вот лопнет с треском, как шутиха на Четвертое июля. Они, все трое, попытались представить себе всю меру отчаяния и мужества, которые пришлось испытать и проявить бедной молодой женщине, почти девочке, когда она приняла решение оставить ребенка и отправиться в мир, о котором ничего не знала. Попытались и не смогли.

— А деньги? — нарушил молчание Брис. — Она говорила, что ей нужно вернуть долг.

Энн кивнула.