Мильтон в Америке

«У нас сегодня не воскресное собрание, - проговорил я. - Я обойдусь без проповеди. Вам не понадобятся песочные часы, добрые прихожане, дабы следить за длительностью моих наставлений. Скажу только одно. Возникновение народов - помимо упомянутых в Писании - до сего дня покрыто тайной или же запутано и затемнено выдумками. Однако нам не придется плести всякие небылицы. Вы - бедные скитальцы, возлюбленные Господом, нашли прибежище в этой необозримой глуши только потому, что предпочли суровую свободу легковесному ярму пышного угодничества. Я не вижу ваши лица, но слышу строгие и торжественные слова. Я знаю, что вы наделены не меньшим благородством и столь же готовы к жизни в свободном обществе, как древние греки и римляне. - Заплакал младенец, и, пока его успокаивали, я умолк, воспользовавшись этой возможностью для компоновки заключения. - Я разделяю вместе с вами надежды на великое будущее нашего сообщества. Перед моим внутренним взором разворачивается перспектива нового мира, счастливой колыбели некоей новой человеческой породы, сверкающий островной край, где когда-нибудь в будущем, с течением времени, восстанет могущественная империя. Долог был путь и тяжел, но из преисподней кощунства и святотатства Бог вывел нас к лучам рассвета. Воистину - да будет свет!»

7

- Помнишь, Кейт, как мы впервые встретились?

- Я и словечка тебе не сказала, Гус.

- Как бы не так! Ты была такая болтушка.

- А вот и нет!

- Была-была, да еще какая. Но не ты одна. Наш добрый хозяин столько слов наговаривал братьям - дивиться надо, как это у него язык не болел. Но кто бы решился просить его онеметь, если он и так слепой? Помнишь тот сарай, который они называли домом собраний? Я сопровождал его обратно - и он разражался длиннейшими речами.

- У нас были деревянные хибарки, Гус. И еще палатки из сукна.

- Вы все выглядели так, будто надели на себя такие палатки. Одни заплаты - и все сплошь чинено-перечинено: будто вы из стойкой породы шэдуэллских попрошаек. Правда, стойких среди вас как раз не было. Уж прости меня, Кейт, но от вас оставались только тени. Это не Нью-Тайвер- тон, сказал я себе, а какой-то Нью-Умирон. И вот увидел тебя.

- Ты подошел ко мне, когда захныкала малютка Джейн. Ты это помнишь, Гус? Помнишь свои первые слова?

- Что за милая девушка!

- Нет, ты не это сказал. А как-то странно поглядел на Джейн. «Ага, - сказал ты, - это младенец, и сомнений тут нет. Сестренка моя была точь-в-точь такая. Ревела без передыху».

- Я был рад узнать, что ребенок не твой. А твоего брата. Жена его, мне сказали, не перенесла плавания. День и ночь я не переставал думать, какая же ты хорошенькая - красивее тебя я и не встречал с тех пор, как покинул Англию. Потом спросил, как тебя зовут. «Джервис, сэр. Кэтрин Джервис». - «Чудесное имя. А меня можешь называть Гусперо». - «Можно вас кое о чем спросить, мистер Гусперо?» - «Конечно». - «Как получилось, что именно вас выбрали сопровождать мистера Мильтона?» - «Я поступил на службу Его Величества по воле случая». - «Его Величества?» - «Так я его изредка называю. Но он к этому титулу равнодушен. Или просто делает вид». Я подмигнул тебе, Кейт, и ты прыснула от смеха.

- Ни чуточки. Я как раз убаюкивала малышку.

- Да, это верно. «Мне казалось, что вы, мисс, как и все прочие, погружены в уныние, но я ошибся». - «В таком месте, как наше, совсем не до веселья, мистер Гусперо». - «Гусперо. Просто Гусперо». - «У нас мало причин для радости». - «Можно беспричинно хохотать и в безлюдной пустыне. Как сказал бы мой хозяин, смех - это всего лишь судорожное подергивание губ».

Ты снова засмеялась, и это было такой же приятной неожиданностью, как клубника зимой. «Значит, смеяться ничего не стоит?» - «Ничего не стоит, как лондонский суд присяжных. Но скажи мне, Кэтрин, почему ты сюда отправилась?» - «Обещала жене брата быть с ней. А она, как вы знаете, умерла в пути. Теперь я нянчу ее ребенка. Такова Божья воля». - «Кто тебе это сказал?» - «Мой брат, Морерод Джервис. После смерти жены он стал набожным». - «К несчастью, так случается нередко. И он построил эту церковь, так?» - «О нет, мистер Гусперо. Она принадлежала индейцам. Мы наткнулись на заброшенную постройку и расположились вокруг нее». - «Выходит, мой хозяин проповедовал в языческом святилище? Что ж, он получит громадное удовлетворение».

- Гус, ничего такого ты не говорил. Все это твои выдумки. И разговора такого у нас не было. Ты просто спросил, как меня зовут, а потом стоял, посвистывая, и переминался с ноги на ногу. Помнишь, на тебе была тогда накидка из разноцветных лоскутков? Ты приколол к ней цветок и заломил шляпу на затылок.

- Это оттого, что волосы у меня скручивались. Тогда они у меня росли очень быстро.

- Хочешь, я их подстригу и причешу как следует?

- Нет. Ни за что. Ведь тогда я не смогу, как сейчас, положить голову к тебе на колени, чтобы ты мне их гладила. А помнишь, как на следующий день из Нью-Плимута явился этот ужасный Калпеппер со своим мальчишкой-индейцем?

- Ты мне ничего об этом не рассказывал. Ты был тогда такой застенчивый.