Милый ангел

Крис всеми доступными ей способами мстит доктору Майклу Добкинсу, пользуясь помощью и поддержкой нашей медсестры. Оказывается, теперь он старший ординатор в «травме», и думаете, начальство решило перевести его в другое отделение после скандала с нами? Как бы не так! Пух и перья у нас теперь летят регулярно, и нетрудно предсказать, что доктор Добкинс скоро решит, что в больнице Хорнсби ему будет спокойнее, да и к дому в Пимбле поближе. Я назвала бы шикарную и огромную Королевскую больницу Северного предместья, но туда чужаков не зовут. Если оставить болтовню о фелляции, мужчины поступают глупо, когда раздражают женщин, облеченных властью. Да, Добкинс прав, мы стервозные, но не безмозглые. Зато он сам – болван.

Крис сорвалась на меня в присутствии младшей лаборантки – за то, что я была вежлива с Деметриосом. Я вышла из себя и выпустила когти.

– Слушай, стерва ты надменная, Деметриос – порядочный парень с мозгами в голове и большим будущим! Не знаю, что он в тебе нашел, но ты ему нравишься, так что кончай помыкать им только потому, что он возит больных и не родился в Австралии! Если я захочу, я буду относиться к Деметриосу, как к человеку, и вы с сестрой Агатой меня не остановите! Знаешь, Кристина Ли Гамильтон, чего тебе не хватает? Как следует потрахаться!

Получилось, получилось! Младшая лаборантка чуть не грохнулась в обморок и поспешила удрать в темную комнату, а Крис застыла, разинув рот, точно ей в глотку вгрызлась морская свинка.

Я думала, она наябедничает на меня сестре Агате, но, к счастью, Крис сообразила, что благоразумие и доблесть неразделимы, и потому даже мне ничего не сказала. Однако в следующий раз, когда Деметриос привез к нам пациента, Крис смотрела на него, будто с ее глаз спала чешуя. И даже улыбнулась ему. Ручаюсь, завтра Деметриосу предложат чашечку чаю с печеньем.

Зовите меня просто – Купидон.

Понедельник

25 апреля 1960 года

(День ветеранов)

Почти две недели я не доставала из сумки дневник. Сегодня нам пришлось работать, хотя в стране официальный выходной, но пациентов почти не было, и я ушла вовремя.

В моей комнате по-прежнему пахнет пряностями: шелухой мускатного ореха, куркумой, кардамоном, шамбалой, кумином. Такие экзотические слова. Я присела к столу, слегка всплакнула в тишине, окутанная запахами, а потом достала дневник.

Та пятница, когда я узнала от Пэппи теорию счастливого брака и сказала Крис Гамильтон, что все ее беды – от нетраханности, была Страстной, но в Кроссе она мало чем отличалась от любой другой. Все местные заведения работали, как всегда. Мы с Пэппи и Тоби отправились в «Аполлион» – подвальную кофейню. На мой взгляд, атмосфера там слишком интеллектуальная, в шахматы играют за каждым столиком, но Пэппи там нравится, а Тоби надеялся встретить в кофейне своего приятеля Мартина. По лестнице в подвал сошла Розалин Нортон с другом-поэтом Гэвином Гринлисом. «Ведьму из Кросса» я увидела впервые и решила, что ничего пугающего в ее внешности нет. Разве что дьявольское сочетание цветов – надломленные черные брови и алая помада на губах, смоляные волосы и глаза и резко контрастирующие с ними белила на щеках. Но никаких сатанинских эманаций, как называет их миссис Дельвеккио-Шварц, я не уловила.

А потом прибыл и Мартин под руку со своим красавцем приятелем. На эту парочку, как и на Розалин Нортон с Гэвином Гринлисом, вытаращились даже самые азартные шахматисты. Я замерла и ужасно застеснялась, когда вновь прибывшие двинулись прямиком к нашему скромному столику.

– Можно к вам? – прошепелявил Мартин.

Нужно! Я порывисто подвинулась вместе со стулом, освобождая место. Мартин не скрывает своей принадлежности к гомосексуалистам Кросса, наоборот, афиширует ее, но шепелявит не по этой причине. У него просто нет зубов. Он из тех, кто не желает наносить визиты дантисту.

– Это Наль, – продолжал Мартин, изящным жестом указывая на улыбающегося Адониса. – Соблазнить его практически невозможно: я уже перепробовал все уловки и отчаялся.

– Добрый вечер, – произнес его неподдающийся спутник с оксфордским акцентом и уселся напротив меня. – Я Наль Прарахандра, доктор медицины. В Сидней прибыл на неделю, на конгресс Всемирной организации здравоохранения.

Какой потрясающий красавец! Я думала, слово «красота» к мужчинам не относится, но иначе описать его внешность было невозможно. Длинные густые и загнутые, как у Фло, ресницы, идеальные, будто нарисованные углем дуги бровей, черные, глубокие, томные глаза. Цветом кожи он тоже напомнил мне Фло. Прямой нос с небольшой горбинкой, губы полные, но не слишком. А высокий рост, разворот плеч, узкие бедра! Адонис, иначе не скажешь. Я смотрела на него снизу вверх, как деревенская девчонка на королеву.

Он взял меня за руку, дотянувшись через стол, перевернул ее и взглянул на ладонь.

– Ты девственница, – произнес он одними губами. Но я разобрала, что он сказал.

– Да, – кивнула я.