Милый, единственный, инопланетный

Пока я еду к Илье, настроение делается всё паршивее и паршивее. Немудрено — после такого-то, чуть ли не траурного, прощания с домашними! Нет, я не жалею о согласии, которое дала Илье, и всё-таки… всё-таки с поддержкой семьи мне было бы куда легче сделать этот шаг. Мне, конечно же, страшно. И пусть я не сжигала за собой мосты и знаю, что смогу вернуться обратно, если что-то вдруг пойдёт не так, всё равно меня потряхивает от волнения.

— Я выделил тебе три полки в шкафу. Достаточно? — спрашивает Илья буквально с порога, в некотором ужасе глядя на мою — совсем небольшую — сумку.

— Да, спасибо.

— Мне нужно работать, — сообщает он и, развернувшись, уходит к своему компьютеру. Я остаюсь в прихожей одна и чувствую себя дура дурой. Не то чтобы я ждала, что Илья поможет разбирать моё шмотьё, но… он мог хотя бы не бросать меня в такой момент в одиночестве. Неужели он не понимает, как мне страшно и неуютно сейчас? Впрочем, о чём это я — конечно, он не понимает.

Я быстро раскладываю свою одежду по полкам, расставляю баночки-скляночки и тюбики в ванной, ставлю на кухонный стол свою любимую чашку с Эйфелевой башней и надписью “Salut Paris!” Я привезла её из Парижа, куда мы с родителями ездили на моё восемнадцатилетие, и с тех пор пью чай и кофе только из неё.

— Илья, может, хочешь чаю? — кричу я ему из кухни. Он не отзывается. Я заглядываю в комнату и обнаруживаю, что он сидит за компьютером, сосредоточенно что-то набирая на клавиатуре и пристально вглядываясь в монитор.

Подхожу и обнимаю его за плечи. Илья вздрагивает.

— Не надо… не надо меня сейчас трогать, — говорит он, явно напряжённый. — Я же сказал тебе, что работаю.

— Извини, — я стараюсь сделать вид, что не обиделась. — Просто мне скучно. А ещё я приготовила чай… Хочешь?

Он молчит, увлечённо стуча по клаве.

Я ухожу на кухню, выпиваю свой чай в гордом одиночестве, залезаю в соцсети с телефона и немного переписываюсь с Лёлькой, притворяясь, что всё хорошо.

Слышу, как Илья двигает стул в комнате и идёт мыть руки.

— Ты передвинула мои вещи на полке в ванной! — он появляется в дверях кухни и выглядит ужасно расстроенным. — Ты должна была спросить.

— Прости, но мне тоже нужно было поставить туда кое-что из своего, — отзываюсь я чуть резче, чем хотелось бы. — Не могу же я всё время пользоваться мужским шампунем и гелем для душа!

— Ты должна была спросить… — повторяет он, и тут вдруг его взгляд падает на мой французский сувенир.

— Что это? — спрашивает он в шоке.

Я пожимаю плечами.

— Всего лишь чашка.

— Зачем? У меня достаточно чайных чашек. Твоя здесь совершенно не нужна. Она мне не нравится. Она не сочетается с остальными по цвету, дизайну и размеру.

— Это моя любимая чашка, Илья! — психую я, повысив голос. — Из Парижа! Я привыкла пить из неё чай!

Он отступает на шаг и нервно дёргает себя за прядь волос.

— Ты кричишь, — произносит он утвердительно.

— Я не кричу, просто…

— Нет, ты кричишь, — глаза у него делаются обиженными, как у ребёнка.

— Ну извини! — я протискиваюсь мимо него и сердито иду в спальню.

— После того, как попьёшь чай, чашку нужно мыть, — добавляет он мне вслед.

Прекрасно. Просто прекрасно!

79

Ложусь на кровать и крепко зажмуриваюсь, чтобы удержать давно рвущиеся наружу слёзы. Получается не очень.

Слышу, как Илья возвращается за свой стол и спокойно возобновляет работу. Слёзы всё-таки текут из-под плотно закрытых век, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не начать громко всхлипывать. Может, мама права, а мы с Ильёй и правда поторопились?

Чувствую болезненный спазм внизу живота, и меня осеняет догадка. Иду в ванную и убеждаюсь в том, что была права — это действительно месячные. Я совсем забыла, что они должны были вот-вот начаться! Теперь понятно, почему меня так колбасило в последние пару дней: банальный ПМС. Хорошо, что я захватила с собой прокладки…

Живот неприятно ноет. Я возвращаюсь в спальню и ложусь на бок в позу эмбриона, поджав ноги и обхватив себя руками. Месячные всегда проходят у меня болезненно и нервно, на эмоциональных качелях — неудивительно, что я чувствую себя такой несчастной.

В дверях спальни появляется Илья.

— Ты сердишься на меня, — констатирует он, заметно нервничая и вцепившись в спасительный спиннер.

— Не на тебя. Скорее, на себя, — нахожу в себе силы улыбнуться. — На самом деле, я действительно немного раздражена сейчас, потому что у меня… — на секунду задумываюсь, как бы поделикатнее преподнести Илье эту информацию, но затем вспоминаю, с кем имею дело, и честно говорю:

— У меня менструация. Это довольно неприятные ощущения. Потому и настроение плохое.

Он кивает, приняв к сведению мой ответ, и молча уходит.

Я закрываю глаза, уговаривая себя не расстраиваться. Ну да, Илья не умеет считывать чувства и эмоции других людей… Тем более если это касается исключительно женской физиологии. Глупо было бы ожидать, что он усядется возле меня, начнёт гладить по голове и приговаривать: бедненькая моя, маленькая, несчастненькая девочка, дай-ка я тебя поцелую, чтобы ничего не болело. Забудь, Марина. Это — не про Илью…