Милый Эп [Книжное изд.]

— Может, за вчерашнюю двойку по английскому, а может, за мой сегодняшний нос.

— А может, что со днем рождения Садовкиной?

— Не знаю. Короче, разыскивал.

— Ну, ладно.

У Забровских телефона не было. Отец Васьки служил в оперном театре рабочим сцены, мать домохозяйничала по хворости, а таким, говорил сам Васька, телефон не положен. А звонить он любил, звонил много и все из автоматов и всегда ходил, бренькая запасом двушек в кармане.

Позвонит еще, если крайне нужно!

А с Зефом — блеск! Нет у меня больше врагов! И нет огорчений! Правда, с отцом!.. Но и это утрясется. Раз он уверен, что не виноват, значит, утрясется. А разговор о школе отложу до экзаменов, а там найду, что сказать!

Мёбиус угодливо, как бравый солдат Швейк, улыбался мне. Славный он тип, мой робот, но бестолковый — ничегошеньки, кроме телефонных звонков, не чувствует. Не чувствует, например, что за его спиной на подоконнике, разъерошив чешуйки, лежат одиннадцать сосновых шишек, которыми Валя кидала в меня. Одиннадцать — как комсомольцев в нашем классе. Если каждому дать по шишке, будет одиннадцать счастливых комсомольцев!

Еще одно заветное число!

Я любил числа, и они сами роем слетались ко мне, как рифмы к Пушкину. Числа — это целый народец, со своими порядками и законами, со своим равенством и неравенством. Семьями и поодиночке, сходясь и расходясь, живут они то в скобках, то под корнями, то на мансардах числителей, то в подвалах знаменателей. Их возводят в степени и сокращают. И говорят они своим языком цифр. Но главное, что ни число, то личность, с характером! Есть среди них заносчивые гордецы, как Мишка Зеф, которые делятся только на себя и которых зря называют простыми, а есть настоящие простаки, вроде Авги Шулина, которых дели как хочешь и на что хочешь, есть таинственно-бесконечное число «пи», напоминающее Ваську Забровского, и есть подозрительные, словно шпионы, мнимые числа. Даже и внешне числа похожи на людей. Номер моего бочонка от лото 81—это вылитый портрет бабушки и дедушки из деревни… Я нашел бочонок еще в детсаду, когда и цифр-то не знал. Но две эти загибулинки так очаровали меня, что я вечером исписал ими полтетрадки, к удивлению и радости родителей, которые тут же показали мне и остальные цифры. Я часами колдовал над ними и, когда явился в школу, оказался почти профессором для первоклассника… Прошло столько времени, а бочонок я так и ношу с собой, хотя мне, дураку, уже вот-вот шестнадцать. От того раннего детства у меня ничего не осталось: ни дырявого сандалика, ни сломанной игрушки, ни растрепанной книжки, ни даже друга. Как это ни странно, но в нашем подъезде, пятиэтажном и двадцатиквартирном, не было моих сверстников, точно соседи договорились не рожать целую пятилетку. На три года старше и младше — пожалуйста, а ровни — хоть умри! Ну, какие же мне, например, друзья Нэлка Ведьманова, брякавшая на пианино, или Юрка, отец которого треснул об пол магнитофон? У Нэлки уже ребенок, а Юрка все еще мастерит луки да лупит чижика! Правда, были ребята из других подъездов, но это совсем не то! Туда не побежишь зимним вечером в тапочках и в майке, чтобы поделиться внезапной новостью, как побежал бы к близкому и теплому другу! Вот и остался я один, со своим маленьким деревянным талисманчиком…

Зеф ждал задачи.

Я сел в кресло, притиснул к ногам журнальный столик, пустил маг и открыл учебник. Я никогда не делал уроки всухую и никогда специально не слушал музыку, как, например, Авга. Тот сядет посредине комнаты, попросит поставить что-нибудь этакое, задерет голову и, приоткрыв рот, с полчаса неподвижно-обалдело принимает музыкальный душ. В наш век выключать четыре органа чувств и оставаться при одном — глупость.

Задачи были, конечно, легкими. Зефу просто лень думать. Я решил их и позвонил.

— Готово. Тебе одни ответы?

— Давай все! — Я продиктовал, и Мишка довольно заключил: — Ну вот, быстро, дешево, красиво!

— Так мир или перемирие?

— За две-то задачи?

— Ну, делец!

— Еще какой! — польщенно согласился Зеф. — Кому это ты там музыку крутишь, девочкам?

— Тебе бы все девочки!

— А что, девочки — это вещь!

— Ну, ладно, Мишк, пока!

Более серьезно выяснить отношения с Зефом не стоило, потому что близким другом его я не хотел быть, а для закрепления перемирия хватит пустячной болтовни.

Вскоре позвонил Забор.

— Эп? Наконец-то! — радостно воскликнул он. — Я уже все двушки извел! Где тебя носило?

— Шишки собирал.

— Какие шишки?

— Сосновые.

— Зачем?

— Жизнь украшать.

— А скорую помощь тебе не вызвать?

Я коротко рассмеялся и вздохнул:

— Вася, есть очень актуальный весенний призыв: каждому комсомольцу — по шишке!

— А комсоргу — две, для симметрии: на лоб и на затылок, — добавил Забор. — Так оно и будет, без призыва. Слушай, Эп, смех смехом, а вот что ты со мной сделал? Ведь до сих пор я думал, что я сносный комсорг, — признаюсь без ложной скромности, а ты меня двумя фразами уничтожил! Прямо сдул с должности, как пушинку! — И Васька дунул в трубку.

— Ты спятил! — сказал я.