Милый яд

Она снова посмотрела в зеркало, рассеянно расчесывая волосы. Я хотела обнять ее за плечи, уткнуться лицом в ее шею, где у нее был шрам, и заверить, что все будет хорошо, хотя понятия не имела, так ли это.

До Той Ночи мы с Лией были лучшими подругами. Она буквально прошла сквозь огонь ради меня.

Я не двинулась с места.

– Лия… – начала я.

Она покачала головой.

– Все в порядке. Забудь, что я сказала. Конечно, я счастлива, что ты родилась. Не знаю, чем ты занимаешься в День святого Валентина, но, надеюсь, нашла занятие поинтереснее, чем просмотр на повторе «Анатомии страсти».[12] Потому что именно этим я и занимаюсь с тех пор, как умерли мама и папа.

Я покачала правой ногой, изо всех сил пытаясь дышать.

– Давай посмотрим его вместе. После моего возвращения. Обещаю. Отложим ненадолго? – сказала я точь-в-точь, как она в ту ночь, когда все пошло наперекосяк.

Лия фыркнула, завязав волосы в пучок на макушке.

– Знаешь, что? Пока ты не ушла на свое загадочное свидание, сделай что-нибудь полезное и принеси мне пачку сигарет с ментолом.

Она кинула мне деньги и ушла на кухню. Да, Лия до сих пор курила. Вот в чем и заключалась самая большая ирония. Я подняла купюры с пола. Проверила время на своем телефоне.

Я уже опаздывала, но не хотела ей отказывать. Более того – я не могла ей отказать. Я сбегала в магазинчик на углу, простояв там в очереди, потом вернулась домой, отдала ей сигареты и прыгнула в поезд.

Когда я добралась до Манхэттена и помчалась по улице в сторону Сент-Пола, мой лоб был покрыт холодной испариной.

Я опоздала на встречу, на которую меня не приглашали, на сорок минут. Но, насколько я знаю Келлана, он меня ждет. Он хотел, чтобы кто-то за него боролся. И этим человеком должна была быть я.

Я бежала так быстро, что ногам было больно. Мне не хватало воздуха. Я резко повернула направо и добралась до кампуса. И остановилась как вкопанная, увидев огни.

Красный, белый и синий кружили в темноте, как карусель. Я увидела две полицейские машины и машину скорой помощи.

Нет.

Нет, нет, нет, нет, нет.

Келлан…

Он решил, что я не приду – что я махнула на него рукой, – и прыгнул?

Я рванула вперед.

Офицер полиции преградила мне путь, подняв руку. Коллега за ее спиной огораживал место происшествия желтой лентой.

– Извини, милая, тебе лучше не приближаться.

– Что случилось?

У меня стучали зубы от холода. Я так спешила, что забыла надеть куртку, когда выходила из дома. И не плакала сейчас только потому, что не была уверена, реально ли то, что вижу.

Коп что-то мне ответила. К ней подошел коллега. Их губы шевелились, но я их не слышала.

Я посмотрела мимо нее.

Я не видела его.

Наверное, он прыгнул с другой стороны. Там, где мы обычно сидели каждый год.

Меня сейчас вырвет.

– …как печально, такой молодой. Еще вся жизнь впереди.

Я наконец-то смогла расслышать слова сквозь гул в голове. Мне хотелось кричать. Рвать на себе волосы. Я сказала ему, что это не верная смерть, и он все равно рискнул.

Он доказал, что я ошибалась.

Он победил.

Он проиграл.

Он нарушил наш договор.

Я тоже, но только для того, чтобы спасти его.

Я упала на колени. Мои руки коснулись бетона, и я что-то почувствовала. Я подняла это, сжимая в руке.

Пенни.

Он оставил мне подарок.

Его собственная версия «Прощай».

Часть два

Несовершенства

Глава пятнадцатая

= Шарлотта, 22 года =

– Шарлотта, сделай мне одолжение, – Рейган выглянула из своего стеклянного кабинета. Одетая в платье в тон ее огненно-алым волосам, творению лучших парикмахеров Манхэттена, она поглаживала животик ухоженными руками с заостренными ногтями. Рука Рейган всегда лежала на животе.

Я не могла упрекнуть ее в излишнем беспокойстве. Если бы мне было сорок два и последние десять лет я пыталась забеременеть, то жила бы в пузыре до самого рождения детей.

Я оторвалась от рукописи, которую несколькими минутами ранее выбрала из стопки невостребованного материала. Сегодня мне бы не помешало отвлечься – любым способом. Я расплылась в радостной улыбке.

– Конечно.

Комнату наполняли воздушные шары в форме сердца и цветы, присланные моим коллегам ко Дню святого Валентина. Моя каморка находилась ближе всего к ее кабинету. Единственная, в которой не было признаний в любви или романтических знаков внимания. При мне был ноутбук, ручки и маркеры, расставленные по двум кружкам, а ежедневник и стикеры для заметок лежали аккуратными, готовыми к применению рядами.

Я была почти уверена: что бы она ни сказала, это не имело никакого отношения к тому, что сегодня у меня день рождения. Никто не обратил внимания на мой день рождения. Я научилась принимать это до такой степени, что упоминание о нем от посторонних вызывало у меня потрясение.