Минимальные потери

Это я все к чему? Когда на корабле нормальная сила тяжести, то и передвигаются по нему люди нормально – на своих двоих, даже если им приходится бежать, подстегиваемыми сиреной. И это, поверьте, гораздо лучше, чем, к примеру, действовать по тревоге в условиях невесомости или даже просто пониженной силы тяжести. Лучше, потому что привычнее. Отсюда и скорость действий выше и даже случайных травм меньше.

Добежать до своего ангара на боевой палубе. Тридцать секунд. Укладываюсь.

Облачиться в бэтлсьют (дядя Коля помогает, спасибо, но могу и сам). Сорок пять секунд. Есть.

Забраться в «Бумеранг», пристегнуться, проверить герметизацию кабины. Еще сорок пять секунд. Сделано.

Запустить экспресс-диагностику всех систем спейсфайтера – жизнеобеспечение, двигатель, управление, вооружение – и оценить степень готовности. Одна минута и тридцать секунд. Сделано.

– Я – «Енот-четыре», – докладываю по внутренней связи, – к выполнению боевой задачи готов.

– Принято, «Енот-четыре». Жди.

– Есть ждать.

Отключаюсь, слегка расслабляюсь.

Итого, с момента объявления тревоги меньше трех минут. Нормально.

Вот объясните мне кто-нибудь, почему наши позывные «Енот», когда спейсфайтеры В-910 мы называем «Бумерангами»? Загадка. Тайна бытия, я бы сказал. Для краткости, что ли? Или тот, кто это придумал, большой любитель енотов? Помнится, я пытался разобраться в этом непростом вопросе, но потерпел неудачу. Даже наш капитан-командор Иван Любомирович Малкович не знал ответа. Енот, мол, и енот, что вам не нравится, не пойму? Нормальное сообразительное животное. И мех у него хороший, теплый. У меня в юности зимняя шапка была из енота… А вообще перестаньте морочить голову командиру. Делать нечего? Так я вам сейчас организую дело, в момент. Ну мы и отстали, ясен космос (разговор происходил в кают-компании, в свободное от несения службы время). И к тому, что нас, пилотов спейсфайтеров, на корабле между собой кличут «енотами», привыкли. Еще неизвестно, что хуже. Те же пушкари и вовсе «ежи», а технари – «бобры». Ничего, никто не обижается.

Засветился обзорный экран, и на нем, как всегда подтянутый и аккуратный, возник командир корабля Иван Малкович.

– Внимание, господа! – сказал он, и я почему-то сразу понял, что наша боевая учеба закончилась и начинается серьезное дело. Даже под ложечкой засосало. – Сорок минут назад с расположенной на спутнике Нептуна Тритоне научно-промышленной базы СКН «Воскресенье» нами был получен сигнал бедствия. По предварительным данным, база была подвергнута атаке инопланетных сил вторжения. Проще говоря, чужих. Повторяю. По предварительным данным, наша база на Тритоне была атакована кораблями чужих. Погибли люди. Связь с базой прервана. В сложившихся чрезвычайных обстоятельствах, как командир единственного у Земли боевого космического корабля, опираясь на поддержку Председателя Совета СКН господина Дитера Хейнца и находящегося у нас на борту Генерального инспектора СКН господина Питера Увароффа, я принял решение как можно быстрее идти к Марсу. На защиту нашей колонии, которая с большой долей вероятности может стать следующей целью чужезвездного агрессора. Я говорю чужезвездного, потому что больше ему взяться неоткуда, только со звезд. В Солнечной, кроме людей, разумной жизни нет. Так что поздравляю вас, господа. Мы обрели возможность доказать, что не зря получаем деньги, которые нам платят. Сейчас вы увидите короткую видеозапись, пришедшую также с Тритона. Она уже обработана нашими программистами, и мы можем хотя бы оценить форму и размеры того, с чем нам, возможно, придется столкнуться в бою. Внимание на экраны.

Вспыхнула картинка.

Я никогда не был на Тритоне, но неоднократно видел и фото, и видео, так что сразу понял, что снимали с его поверхности. Из того полушария, которое всегда повернуто к Нептуну. Вон и он сам, освещенный далеким-далеким солнцем, висит во всей своей невообразимой голубоватой красе и громадности над горизонтом. Одно слово – Голубой. Не зря его так кличут. Такое впечатление, что в нем собралась вся голубизна мира. В смысле цвета, а не того, о чем вы подумали.