Минин и Пожарский

Армия Владислава оставалась в Рогачеве. Ей предстояло выдержать трудную зиму. Войско не имело надежных путей сообщения. Ходкевичу не удалось овладеть ни одной из русских крепостей, оставшихся в его тылу. Владислав фактически не мог продолжать войну, потому что польский сейм согласился финансировать его кампанию лишь до конца года. Последние недели этого года истекали. В Речи Посполитой все громче звучали голоса в пользу немедленного заключения мира с Россией. Южным границам Польши угрожали турки. Стихли выстрелы в Ливонии, но достигнутое там двухлетнее перемирие не было ни миром, ни войной.

Вражеское нашествие вновь всколыхнуло Россию. Народ повсюду требовал решительных действий против вторгшегося врага. В Нижнем Новгороде и Ярославле спешно формировались полки.

Дорогую цену заплатил русский народ за предательство семибоярщины. Многие сложили головы, освобождая Москву. Новая династия вернула власть тем же боярам, и они вновь не сумели защитить государство. Польско-литовская дипломатия выдвинула задачу расчленения и захвата западных великорусских земель. Боярская дума пошла на уступки, нанесшие стране немалый ущерб.

1 декабря 1618 года Шереметев подписал договор о четырнадцатилетнем перемирии. Условия перемирия были чрезвычайно тяжелыми. К Литве отходила вся Смоленщина и Черниговщина. Вместе с городами, занятыми «литвой», Сигизмунду достались пограничные крепости, отразившие все нападения его наемников. Бояре обязались сдать эти крепости в полном порядке со всеми пушками и боевым снаряжением, с пашенными уездными крестьянами и посадскими людьми. Король получил в свои руки около тридцати городов. Новая граница проходила теперь неподалеку от Вязьмы, Ржева и Калуги. Сигизмунд посеял семена новой войны.

Перемирие поставило под вопрос итоги объединительной политики. Королевская дипломатия ловко играла на слабости романовской династии. В польском плену томился Филарет Романов. Когда Сигизмунд отправился на завоевание Москвы, бывший царь Василий Шуйский и его брат тут же простились с земным существованием. Романовы помнили об этом и тревожились за судьбу Филарета. Государственные интересы они подчинили семейным заботам. Какие бы новые требования ни предъявлял канцлер Лев Сапега московским послам, энергичная царица Марфа и ее собственный сын предписывали принять все, лишь бы вернуть Филарета.

Мир был унизительным и тяжелым, но население приняло его со вздохом облегчения. Бесчисленными пожарищами и руинами покрылась страна на всем пространстве от южных степей до Ледовитого океана. Обезлюдели города и деревни, стаи воронья кружили над пепелищами.

Но мрачная пора была позади. Народ отстоял родную землю и вернулся к мирному труду. Только его усилия могли вернуть России благополучие и могущество.

ЭПИЛОГ

Прошли многие годы, прежде чем Россия оправилась от пережитой катастрофы. На заброшенные, поросшие лесом нивы вновь пришли люди. Там, где чернели развалившиеся и сгнившие срубы изб, застучал крестьянский топор. Поток русских колонистов устремился на необжитые южные окраины и в далекую Сибирь. Возникли первые русские поселения на Енисее и Лене, в далекой Якутии. Границы Русского государства теперь отодвинулись далеко на восток. Но на западе оно так и не вернуло себе исконные русские земли, утраченные в Смутное время. Возвращение Смоленщины стало главной внешнеполитической целью, едва лишь страна вновь поднялась на ноги.

Россия вступила в борьбу с Речью Посполитой в разгар Тридцатилетней войны. Европа оказалась расколотой надвое: союзу католических государств противостояли Франция, Дания и Швеция. Филарет и Михаил Романовы заключили секретное соглашение со шведским королем о совместных действиях против Речи Посполитой. В апреле 1632 года Москва с энтузиазмом приветствовала сообщение о том, что поход на Смоленск возглавят бояре Михаил Шеин и Дмитрий Пожарский, герои освободительной войны.

Князь Дмитрий мог торжествовать. Его звездный час настал. Все мелкие завистники и клеветники были посрамлены. Пожарский получил назначение, о котором мечтал любой воевода. Громадные заслуги его перед отечеством получили наконец официальное признание. Но оно пришло, как то часто бывает, слишком поздно. Царь Михаил не послал Пожарского на освобождение Смоленска, когда вступил на трон. С тех пор прошло долгих пятнадцать лет. Недуг продолжал свое разрушительное дело. В пятьдесят три года Пожарский казался совсем больным человеком. Приступы «черной немочи» следовали один за другим неумолимой чередой.