Миннесота-скандинавский штат

Скандинавы с такой же легкостью приобщаются к американскому образованию, перенимают деловые ухватки и журналистские нравы, как шотландцы или лондонские кокни. Особенно легко они приобщаются к американской политике, старой доброй политике Гаррисона,[2] Мак-Кинли[3]

и Чарли Мэрфи.[4] Как правило, они не привносят в нее ничего нового из практики своих экспериментирующих стран. Они без сожаления расстаются со своими традициями. Правда, многие из них участвовали в Беспартийной лиге,[5]

движении суфражисток и организовывали кооперативные общества. Покойный губернатор Миннесоты Джон Джонсон был политическим деятелем с большим будущим; если бы он не умер, то, возможно, стал бы президентом, причем, вероятно, президентом своеобразным, и оставил бы заметный след в истории. С другой стороны, по сравнению с сенатором-скандинавом Кнутом Нельсоном Маккамбер[6] казался левым синдикалистом, а судья Гари[7]

напоминал Франсуа Вийона. Член конгресса от Миннесоты Стеенерсон, председатель комиссии конгресса по делам почт, однажды произнес бессмертную фразу, в которой сказалось его незаурядное дарование, созревшее за двадцать пять лет пребывания в конгрессе. Как-то на званом обеде он стал возмущаться, что Беспартийная лига открыла допуск в невинные школьные библиотеки непристойным сочинениям «этой русской бабы Эллен Кей».[8] Кто-то заметил джентльмену скандинавского происхождения мистеру Стеенерсону: «Она ведь, кажется, шведка?» В ответ на это скандинавский джентльмен заявил: «Нет, эта Кей родом из Финляндии и прочей красной России, где они национализировали женщин».

Разумеется, сейчас скандинавский элемент штата Миннесота представлен всему миру двумя вновь избранными сенаторами — Генриком Шипстедом и Магнусом Джонстоном. Трудно предсказать, что нового они привнесут в прославленный своей осмотрительной респектабельностью сенат, но несомненно, что они, как и Джон Джонсон, представляют все самое смелое, демократичное, реалистичное, американское в нашей истории.

Скандинавы — как хорошие, так и плохие — монополизировали политическую жизнь Миннесоты. Из девяти последних губернаторов штата, включая кандидата в сенаторы Пройса, шестеро были скандинавами. Гарольд Кнутсон, организатор республиканской фракции в конгрессе, тоже скандинав. Скандинавы составляют большинство в законодательном собрании штата, и если в законодательном собрании Санта-Фе депутаты-мексиканцы говорят по-испански, а в Квебеке парламентарии все еще ведут дебаты на французском языке, хотя давно уже являются гражданами британского доминиона, в Миннесоте политические деятели, родившиеся за границей, изъясняются лишь на одном наречии — американском. На нем они ведут дела, на нем говорят в семье. Может быть, сам глава семьи до двадцати лет жил о Скандинавии, но сыновья его будут говорить на том же английском языке — хорошем или плохом, дело десятое, — что и сыновья переселенцев из Мэна, а его дочери придут в музыкальные клубы или в компанию любителей коктейлей, в колледж или на фабрику с теми же предрассудками, идеалами, интонациями, что и девушки по фамилии Смит или Брустер.

Говорят, что Миннесота поражает своей новизной. На самом же деле в Миннесоте поражает не новизна, а старина — прочная, пронизанная традициями, завернутая в вату старина. Все это не соответствует представлению об Америке как о стране Свободы и Прогресса. Хотя некоторые районы штата еще так плохо освоены, что деревни посреди свежевспаханиых полей или запыленных сосен, по сути дела, всего лишь первые форпосты цивилизации, в крупных, а также и в некоторых мелких городах утвердилась столь же могущественная финансовая олигархия и почти столь же четкая структура общества, как в Лондоне, и эти силы определяют Трезвую Политику и прямо или косвенно контролируют всю деловую жизнь. Здесь есть свои Старинные Семейства, члены которых заключают браки преимущественно в своем кругу. Во всем мире под Старинным Семейством понимается семья, которая разбогатела по крайней мере на тридцать лет раньше, чем прочие семьи в этой округе. В Англии процесс «облагораживания» парвеню и спекулянтов занимает (максимум) пять поколений — независимо от того, идет ли речь о дельцах, нажившихся на поставках стали во время первой мировой войны, или о нетитулованных спекулянтах землей при Вильгельме Завоевателе. В Нью-Йорке это чаще всего происходит за три поколения. На Среднем Западе — за полтора.