Минск 2200. Принцип подобия

Целест уже опередил его, рассекая разномастную толпу, торопился в Пестрый Квартал. Мимо оперного театра — тоже Восстановленного; мраморные атланты блестели словно смазанными жиром гладкими телами, у входа рыкали родонитовые львы и застыли, немногим отличаясь от статуй, привилегированные стражи. Мимо рынка — Целест поставил мысленную галочку сводить туда Рони, но в другой раз, днем, ночной рынок скучен и мертв — а его темный собрат пробуждается как раз в Пестром Квартале. Мимо строгого здания Сената, похожего на грозный перст, мимо богатых домов — и постепенно сворачивая на все более узкие и грязные переулки, асфальт сменился булыжниками, дыхание прохлады и сочных пушистых пионов на клумбах — смрадом гнили в канавах, переполненных мусорных баков; ухоженные палисадники и расписные витражи — неприличными граффити на стенах.

— Хватай меня за руку, — предупредил Целест. Сюда добропорядочные граждане носу не казали — велик риск нарваться на кого угодно, от банальных грабителей до маньяков; конечно, и десять человек не сладят с мистиком — а уж с мистиком и воином подавно, но Рони мог просто заблудиться…

Трущобы напоминали многократно сломанную и неправильно сросшуюся кость. Кое-где серые дома смыкались тупиками, скалясь выбитыми окнами и облупленной облицовкой, похожей на трупные пятна. Кое-где красовались заборы, увенчанные колючей проволокой. То и дело раздавались далекие крики, ругань и звон битого стекла, несколько раз Рони послышалось, будто за их преследует нечто огромное и сопящее, как медведь-шатун, отчего он вцеплялся в ладонь Целеста до спазма в собственных пальцах.

— Не бойся ты так, — не выдержал тот. — Мы же Магниты, забыл?

Забыл. Рони приняли в Цитадель без теста — еще бы, нейтрализовал настоящего, не связанного одержимого, однако оставался семнадцатилетним мальчишкой из вычеркнутых самими Гомеопатами Пределов, где в черных кошек и домовых верят куда крепче, чем в Магнитов…

— Скоро придем, — утешил Целест. — В Пестром Квартале не страшно. Там… пестро.

И лучшего определения не сумел бы подобрать он. Очередной поворот, и словно вынырнули из глубокого колодца, да не куда-нибудь, а на карнавал. Вечный карнавал царил в Пестром Квартале. Гротескная пародия на «официальные» площади и проспекты Виндикара. Чадно дымили подожженные мусорные баки, и пламя их ничуть не отличалось от драгоценного пурпура фонарей; подкрашенные фосфором вывески имитировали дорогие бутики, кое-где торчали чахлые кустики или даже общипанные деревья, и они передразнивали ухоженные скверы. А многочисленные притоны — чем они хуже дорогих клубов, где развлекается богатая молодежь? Разве наркотики там дороже да вместо оборванных, замотанных в грязные тряпки вышибал — секьюрити в строгих костюмах.

Но суть одна. Целесту доводилось бывать и там, и здесь, и он давно уверился: Пестрый Квартал, прибежище воров, наемников, бродяг, шлюх — а порой и порядочных отцов семейств, из тех, кто хочет отдохнуть свободно и без присмотра соседей, — его стихия. Словно родился он не от семени благородного Альена, но был зачат под забором какой-нибудь проституткой и наркоторговцем.

Целест с наслаждением нырнул в разномастную толпу — Пестрый Квартал к ночи пробуждался, здесь обитали те, кто днем предпочитал скрываться в потаенных нишах безглазых домов, а то и в канализации. Привлеченные яркой внешностью, к Целесту тут же прилипли две девицы неопределенного возраста — от пятнадцати до сорока, макияж и розовые парики прятали истину надежнее масок. Одна выдохнула пряный дым наркотической сигареты прямо в лицо, томно протянула:

— Развлекаетесь, мальчики? — а вторая тем временем, наматывала на палец волосы Целеста, которые в отблесках живого огня тоже казались огненными.

— Позже, — привычно отмахнулся Целест. Он не выпускал руки напарника, и это вызвало у девиц ухмылку и хихиканье.

— Они представляли нас в постели, — заметил Рони. Буйство ярких красок вокруг лишь подчеркнуло его бледность, но сейчас щеки стали пунцовыми. Целест заржал, захлебывался хохотом, даже согнулся пополам, хлопая себя по коленкам:

— Не обращай внимания. Здесь все такие. Но это же весело!..

«Не обращай внимания», — сказал Целест, но Рони то и дело перехватывал образы — непристойные, подернутые пеленой наркотического бреда, а порой и образы убийства. Эмпат болезненно ежился, послушно семенил за Целестом и отгонял самое неприятное. Однако недаром Тиберий назвал его «сильнейшим мистиком» — минут через пять-семь он поставил «фильтр», поднял голову от залитых помоями, иногда кровью, булыжников и начал осматриваться по сторонам.

Виндикар подобен плащу — двухстороннему, подкладка его тоже вышита золотом, и поди разберись — где фальшивое (изнанка?), думал Рони.

Одноглазый и босой, несмотря на ноябрьский холод, тип схватил за рукав, предложил «ширнуться на халяву», и Целест поспешно выдернул из «объятий».

— Осторожно: они колют одноразку. — И тут же пояснил: — Наркоту, которая вызывает моментальное привыкание.