Минск 2200. Принцип подобия

Она теперь другая. Груди небольшие, по-прежнему острые, с маленькими сосками. Такая тонкая кожа, такая…

— Черт.

Они ведь друзья. Вроде. Хотя Целеста и преследуют сны — двойники того, что происходит теперь. Но друзья. И вообще, она ведь… в смысле…

— Ты же… Вербена, ну…

— Девственница. И чего? — дернула плечом (когда плечи из угловатых и костлявых стали женственноокруглыми? Давно. Наверное. Целест не позволял себе замечать то, что знал весь прочий мир!).

— Ну… — Целест облизал пересохшие губы. Он хотел объяснить — так неправильно, она — лучшая из танцовщиц, она — королева Виндикара, выше Сената и уж точно выше каких-то там убийц с паранормальными способностями. Но Вербена оказалась сверху, сжимая его бедра сильными смуглыми ногами, и наклонилась, принося в дар поцелуй. Перехватив блик желтоватой лампочки, замерцала, точно расцветая, та самая заколка. Целест подумал о символах, судьбе… а потом уже не думал вовсе.

«Эта девчонка все решает сама». — Целесту оставалось только покориться. И быть ласковым. Осторожным и ласковым.

И самым счастливым на свете.

Чуть позже вспоминалось, как он и Рони попали на ее выступления в Гранд Театре — Вербена уже была… как это называли в старину? «Звездой?» Скорее луной — звезд много, и не всегда отличишь одну от другой, а луна — единственная. Целест и Рони дежурили в Театре, и кажется, именно тогда Тао уверился: имя Альена чего-то означает даже в Цитадели…

Рони тогда поразился Театру: сооружение напоминало кусок рафинада, искрилось вплавленным в стены кварцем, неправдоподобно-праздничное в строгом черно-алом городе. Перед Вербеной сыны благородных фамилий падали на колени, и несли ей — корзинами, миниатюрная девушка целиком бы туда поместилась, — розы, гиацинты и орхидеи с густо-фиолетовыми бархатными лепестками.

Ее танец… завораживал. Как обычно. Кажется, Рони тогда повторил свой непонятный для не-эмпата (хотя Целесту он пытался объяснить, в меру словарного запаса) комплимент — «воплощенная».

А в эбонитовых ее волосах мелькала заколка в виде распушившегося венчика вербы. И Целест знал, что простенькое украшение неизмеримо дороже тяжелых рубиновых ожерелий, алмазных россыпей-колье и платиновых серег с изумрудами, что дарят Вербене поклонники.

В конце концов, после третьего «биса» и поклонов, она потащила с собой за кулисы именно их — Магнитов, а его, Целеста, обнимала… почти так, как сегодня.

Почти.

Тогда он не решился. А теперь… все на своих местах.

— Я люблю тебя, — сказал он.

Вербена прижалась к его груди теплой щекой.

…В библиотеке дежурил новичок из теоретиков — заспанный и неловкий, он выронил замотанные скотчем очки и близоруко уставился на Рони.

— Я… ненадолго, — поспешно проговорил тот, и скользнул вглубь, между пахнущими древесиной, пылью и горечью стеллажами. Библиотека Гомеопатов могла соперничать с Великим Архивом, во всяком случае, Рони оценил ее именно так — лабиринт массивных, но согбенных под грузом книг и дисков полок; разноцветные корешки — новые и затрепанные, с торчащими из ветхой ткани нитками; засвеченные коричневые пленки, похожие на ссохшиеся волосы мертвецов, и запечатанные бобины с перфокартой. Громоздкие шкафы взирали на мистика с высоты трех метров, и он ощутил себя лилипутом среди великанов.

— Ну… начну с буквы «А», — пробормотал Рони себе под нос.

Он вскарабкался по треугольной стремянке и принялся методично отбирать книги с дисками. Львиную долю занимали труды мудрецов и философов, от первых же строчек Рони засыпал и рисковал свалиться с лестницы. Таинственный Амбивалент, впрочем, не упоминался, зато теологи и ученые спорили — является ли эпидемия карой или просто болезнью, насколько гуманны методы Гомеопатов и «воинства оных, именуемые Магнитами».

Попадались истории о старом мире — о том, что было до эпидемии. Они читались легче, но вызывали недоверие. Летучие машины? Связующие знаки, вроде его «змеи», — у каждого, и по ним можно говорить? И все время война, непонятная и необъяснимая, словно до эпидемии каждый был одержимым, но не признавался в этом.

Рони с трудом удерживал стопку толстенных томов. С опаской глянул вниз. Свернет ведь шею…

«Сюда бы Целеста с его телекинезом. Ну и ловкостью тоже».

Наверное, стоило прихватить какого-нибудь отключенного покрепче, дабы держал тяжеленные книги. Не сообразил… а впрочем, нет. Большинство Гомеопатов вовсю использовали бессловесных рабов, но Рони отпугивала их пустота — словно перегибался в бездонный колодец, вдобавок неизменно чувствовал что-то вроде вины.

«Поглотитель душ», — вопят сектанты на улицах.

«Мозгожор», — брезгливо оглядываются граждане Виндикара.

Девятую книгу он не удержал, и массивный, обитый железом талмуд полетел вниз. Рони зажмурился — ветхая бумага наверняка не выдержит, порвется, ему попадет, и…

Книга зависла между небом и землей.

— Аккуратнее. Ты чуть меня не зашиб.

Остальные восемь «кирпичей» выпрыгнули из ненадежных объятий Рони, стопка очутилась на полу, и тогда мистик разглядел нежданного помощника.

— Аида, — улыбнулся он.