Минск 2200. Принцип подобия

Подскочили Тао, Рони и Авис. От последних толку мало — дешифратор откинул их, пища гортанно и захлебываясь желтовато-кремовой массой раздавленных личинок. С Тао вместе сплели «сферу» — энергетическое поле, спеленали киборга, словно капризного младенца; Целест даже выхватил баллон с нейтрасетью.

— На фига? Он не одержимый. Его замкнуло, — рявкнул Тао.

На вытянутых руках удерживали нити «сферы» — словно атланты небо, Целест скривился: мышцы ломило телесно, осязаемо, хотя сеть невидима. Тао прищурился, отчего казался вовсе безглазым — гладкая желтоватосерая сифилитичная луна с дырками ноздрей.

На четвереньках подполз Авис, его волосы выбились из-под капюшона и извивались черными водорослями.

— У него мозги электронные. Не подступишься. Рони, ты сильнее, попробуй…

Рони. Прозрачный — почти флуоресцирует, как медуза. Растрепан, на лбу шишка — успел приложить киборг или сам неудачно к стене приложился.

— Да сделайте что-нибудь! — Элоиза. Сжала руки в кулаки. Ей недостает плетки — хлестать невольников. Да что ты сделаешь, девочка-сенатор?

По губе ползла кровь. Из носа. У Тао. Целест слизывал собственную и дивился, почему красная полоска на месте.

Киборг затих, но это иллюзия. Его держит «сфера»; зато ярость — древняя, могучая; ярость зверя и сотни одержимых.

Серые стены сжимаются, колотятся ракушечными створками и клацают сталактитами сосулек.

— Держись, Целест. — Вербена. Она горячая, несмотря на мороз. Она промокает платком кровь, и ради нее Целест держится. Да. Держится.

— Мозги… электронные.

— Попробуем вместе.

— Блокировка — отключение.

Авис и Рони. Ворона и крыса. Черное и белое. Символично. Заткните киборга. Его визг распиливает пополам. Бензопилой. И сфера не выдержит.

— …Вроде… все?

Целест слышал издалека. Мышцы болели, будто пропитанные молочной кислотой — сто часов тренировок без передышки. Хотелось уснуть, проблеваться и зарыться головой в сугроб — одновременно.

Дешифратор не шевелился.

— Оно… оно сдохло, да? — Элоиза первая приблизилась к туше из тлена и металла, ткнула носком сапога.

Стрекозиные глаза заклацали, к клацанью присоединилась челюсть. Дешифратор смеялся.

— Отойди. — Рони потянул Элоизу на себя. Он готов сражаться с неведомым чудищем, он уже знает, как проникнуть в его (один-нуль-один-нуль) мозги, но не рисковать Элоизой. Рони добавил, словно извиняясь:

— Пожалуйста. Оно небезопасно.

Целест оглянулся. Его спутники молили, разве не вслух, — давай уйдем, все сказано, нужно обсудить и разобраться, но не здесь, не в этой пещере из прошлого, льда и механизмов.

Целест шагнул к киборгу.

— Господин Бенджамен, вам лучше?

— Х-ха. Х-ха. Рыжий красавчик. Мокрые штанишки, а? Бен-Герой заставил вас поплясать. Х-ха. — Дешифратор оскалился и выплюнул кусок собственной щеки. «По крайней мере, безумен не более обычного». — Кто он? — кивнул на Ависа и Рони. — Черный приходил. Белобрысый нет. Он крутой… хакер… или как, по-вашему. Х-ха. Только жалостливый, да… эй ты, слышишь? Жалостливый. Нельзя жалеть.

Рони загородил своим маленьким круглым телом Элоизу — сущая комедия, но смеялся только киборг, над чем-то своим, липким от машинного масла и загробным. Мистик разлепил губы, но киборг оправданий не ждал.

— В чужих мозгах ковыряешься. Понимать должен. Нельзя жалеть, никого и никогда… запомни. Почему не убил меня?

— Вам можно помочь. Дешифраторы нужны в Архиве, если восстановить… ну… — Рони старался не пялиться на трупные пятна посреди живота и груди киборга, на гангренозные ноги и полураздавленное месиво опарышей. «Интересно, расплодятся ли новые?»

— Помочь? Мне? — Киборг захохотал вновь. — Нет уж, спасибо. Во мне мертво живое и живо мертвое. Хреново, белобрысый. Аты, красавчик… добей меня. Я знаю, ты можешь.

— Но…

— Я выполнил задание. Я требую платы.

Сердце дрогнуло, раскисло и потекло куда-то в желудок, откликнулось спазмом и слабостью в коленях. «Почему я, — скрипели люминесцентки, — почему именно я… Тао и Авис нашли его, сговаривались о цене. Почему я?»

— Ты. Добей. Меня. — Киборг не просил. Приказывал, дыша ругательствами и мелкой пылью военной базы, перегаром дешевого пойла, треском пулеметов — дыша прошлым солдата, воина; память нельзя истончить. Память мертва — поэтому жива вечно. Нельзя ослушаться. Целест кивнул.

— Уходите, — проговорил он, Вербена дернула за локоть, и Целест проник пальцами под капюшон, тронул волосы и заколку.

— Я скоро. Ждите наверху.

Зажмурился. Предпочел бы повязку. Целесту припомнился древний обычай — перед расстрелом или виселицей, электрическим стулом либо инъекцией яда — завязывать обреченному глаза, милосердно опутать его ужас шерстистой тьмой.

— Твои друзья ушли, красавчик.

Киборг повязки не просил. В глазницах кругло вертелись стекляшки-визоры. Мертво живое и живо мертвое, проговорил Целест пересохшими губами; его пробил жар, между лопаток налип горячий пот.

Ледяная пещера — могила. Может быть, последнего киборга. Может быть.

Он приложил ладони к глазницам дешифратора. Тот подался назад:

— Эй, парень. Смерти надо плевать в рожу, а не страусом башку прятать.