Мёртвая рука капитана Санчес

– Вон на юго-западе – остров Статен, мы его почти прошли… А сам Йорк лежит на острове Манхэттен… Его купил у индейцев буквально за связку бус голландский колонист Петер Минёйт. Сейчас это считают большой прозорливостью, а я так скажу – обмишулили дикарей, а те уши-то и развесили… Клянусь овсяной лепёшкой! Делавары, которые тогда тут жили, называли свой остров «манна-хатта» – «холмистый остров». Остров узкий и длинный, что твой корабль, с левого борта его омывает река Гудзон, а с правого – река Ист-Ривер. А вокруг Манхэттена – фермы, махонькие посёлки и появился даже на Лонг-Айленде ещё один городишко – Бруклэнд, аккурат на месте голландской деревни Брейкелен. А что? Дистанции тут огромные, и люди охотно бросают якорь.

Войдя в реку Гудзон, джентльмены увидели дымные костры на западном берегу.

– Это индейские костры вокруг вигвамов на побережье Нью-Джерси, – сказал капитан Мюр. – А вигвамы их лепятся поближе к берегу. Хоть у краснокожих и есть множество потаённых троп в лесу, а всё одно, по большей части они передвигаются по воде, на пирогах или, по-другому, на каноэ. И эти лодки, выдолбленные из цельного ствола дерева или сделанные из каркаса и берёзовой коры, бывает, вмещают в себя до дюжины смельчаков. И несутся они себе в бурных речных стремнинах – даром, что вода пресная. Ну, пойдёмте собираться, я с вами вместе ошвартуюсь сегодня на берегу.

И капитан Мюр привёл джентльменов в гостиницу «Золотая корона».

****

Капитан стоял перед конторкой гостиницы и ждал хозяина, которого всё не было.

Перед глазами капитана, на стене, висели плохонькие картинки – это неизбежное украшение постоялых дворов всего мира, эта неизъяснимая услада для глаз любого скучающего путешественника, желающего хоть как-то скоротать время. На здешних картинках, наивных и дурно сделанных, были изображены скачки с препятствиями, и капитан подумал, что их гостиницу содержал англичанин.

От нечего делать он облокотился на конторку всем телом, лёг на неё локтями и грудью, постоял там некоторое время в задумчивости, потом почесал правое ухо, зевнул и непонятно почему обернулся. К своему удивлению капитан заметил, как резко за его спиной запахнулась дверь, ведущая куда-то в глубину дома. Дверь запахнулась, но не до конца – осталась небольшая тёмная щель, из которой на него смотрели чьи-то глаза. И капитан почему-то сразу решил, что за этой дверью, в темноте, стоит женщина, и что она молода и хороша собой.

Он улыбнулся, как мог обворожительнее, поклонился и сказал:

– Я жду хозяина, мадам. Вы не знаете, где я его могу найти?

Тут дверь закрылась окончательно, и он остался один, недоумённо рассмеялся и пожал плечами. Спустя некоторое время пришёл хозяин.

Он был невысок и приземист настолько, что голова его, казалось, сливалась с плечами, к тому же она сидела на его теле несколько боком, вроде как тот постоянно прислушивался к чему-то. Черты лица хозяина были оплывшие, рот узенький, и только маленькие настороженные глазки выдавали силу и твёрдость его характера.

Весь лучась привычной улыбкой, хозяин спросил у капитана, чем он может ему служить.

– Мы с друзьями хотели бы посидеть и выпить где-нибудь вечером, – объяснил капитан и спросил. – Не знаете ли вы в городе какое-нибудь приятное место? С музыкой.

– Единственное в городе приятное место с музыкой – это заведение напротив, – ответил хозяин. – И там сегодня как раз поёт несравненная Норма Джин. Очень рекомендую.

– Несравненная? Вот как? – капитан поднял брови и пошутил: – Имя у неё, по крайней мере, привлекательное.

Он поблагодарил хозяина и прошёл в таверну. Спустя некоторое время он опять вошёл в гостиницу и поднялся наверх.

– Господа моряки, – сказал он доктору и мистеру Трелони. – Мы сегодня вечером идём в таверну напротив слушать несравненную, так её здесь все называют, Норму Джин. Она певица.

– Я согласен! – крикнул доктор со своей кровати. – Очень приятное имя!

– Давайте сходим, конечно, – отозвался мистер Трелони из кресла в углу. – Но думаю, после чернокожей Молли нам уже никто не сможет понравиться…

По лицу капитана скользнула тень. Он помрачнел и остаток дня был молчалив.

****

Зал той таверны, куда вечером пришли джентльмены, был довольно большой, ясно освещённый толстыми свечами, которые потрескивали в кованых потолочных светильниках.

Здесь царил запах рома, топлёного жира, жареной оленины и, конечно же, рыбы. В середине зала, у стены, была сколочена дощатая сцена, или даже не сцена, а низкие подмостки. Вокруг них стояли столы, за которыми сидели, в основном, мужчины, – иные даже в париках, – женщин было мало. Мужчины громко разговаривали, много курили, по залу сновали слуги. Потом на сцену вышли музыканты. Разговоры смолкли, все повернулись к сцене.

Заиграла мандолина, нежно и чувственно, её страстный призыв подхватила скрипка. На подмостках появилась певица в голубом платье. Она почему-то сразу посмотрела на капитана, быстро отыскав его взглядом. Она запела, и все в зале тотчас подумали, что певица поёт сейчас для кого-то одного.