Мёртвая столица

Отдаваясь плотским утехам, Гирмс не проявлял изобретательности и не требовал её от своих шлюх. Всё было настолько плохо, что неподвижно лежащая дама вскоре проявилась в мёртвой реальности в виде скелета с раздвинутыми ногами. Вот уж позор так позор.

Нападать при свидетелях было нельзя, и Линсону пришлось невольно любоваться неподвижными женскими костями и черепом.

Минут десять спустя громила закончил и улёгся на кровать, позволив своим останкам появиться рядом с первым скелетом. Шлюху он прогнал, чем немало порадовал невидимого гостя. Её скелет исчез, следом пропала одежда с пола. Дверь снова открылась и закрылась. Гирмс остался один.

Ещё рано.

Пусть отдохнёт, вспомнит всё, что случилось за день. Поразмышляет о делах банды, подумает о том, как же добраться до толстяка Генрима и отыскать провалившегося сквозь землю Линсона Марея. Несколько доходяг обмолвились, что замечали гада в толпе, но выяснить адрес проживания до сих пор никому не удалось. Некоторые пытались врать и показывали на случайные дома, рассчитывая хотя бы на пару медных щитов. В руки им и правда кое-чего насыпалось, только то были не монеты, а собственные зубы.

С Гирмсом шутки плохи. Сядешь играть с «быками» в шахматы — наденут доску на шею и засунут по фигуре во все отверстия, а не хватит дырок — проделают новые.

Но сегодня кое-кто с ним всё-таки сыграет. Спи, дорогой Гирмс, у тебя был тяжёлый день. А завтра… завтра для тебя уже не настанет.

Линсон ждал.

Скелет не двигался уже полтора часа. Думать столь продолжительное время громила никак не мог. Значит — спит.

Пора.

Пока мёртвый мир, пошатнувшийся от удара в лицо, расплывался перед глазами, рука вытянула из-за пазухи стеклянный осколок. Продолговатый, волнистый, украшенный матовым узором, этот вышел самым длинным из тех, что остались от разбитой бутылки «Зимних садов». И самым острым. Это будет не простое покушение. Обнаружив на утро холодный труп своего главаря, даже те из «быков», кто умудрился прослыть тупейшим среди тупых, сразу поймут, чьих это рук дело. А оставленное послание должно быть таким, чтобы сумели прочитать даже неграмотные.

Планируя это покушение, Линсон задавался вопросом: сможет ли он убить человека? Он, карманник и взломщик, прибегавший к оружию только ради самозащиты или, в крайнем случае, чтобы огреть преградившего путь охранника дубинкой по голове, сегодня должен был осознанно оборвать чужую жизнь.

Месяц назад он бы, наверное, не решился. Если вдруг на той стороне его взаправду встретит божья пара, то и без того придётся объясняться перед ними за каждый украденный «щит». Ни к чему ещё сильнее расширять перечень грехов, вписывая туда убийство.

Но сейчас — совсем другое дело. В его руках находится волшебный артефакт, творение богов, которому, возможно, суждено стать ключом к спасению целого мира. А банда, к созданию которой Линсон приложил и свою руку, имеет к этому самое непосредственное отношение.

Может ли он, находясь в подобном положении, беспокоиться о таких мелочах, как жизнь уличного бандюги, грабителя и душегуба? Кто осудит его, будущего спасителя мира, за смерть громилы Гирмса?

Но если так судить, то получается, что и жизнь Генрима не должна волновать проводника. Только, если уж выбирать между этими двумя, то владелец турфирмы всяко окажется в выигрыше. Мирный, местами честный и временами законопослушный, толстяк никому не делал зла, не выбил ни одного зуба, не свернул ни одной шеи и ничем не заслужил участи, уготованной для бедняги бандой «быков».

Спасти его будет справедливо. Уничтожить зло, дабы уберечь мирного человека. Вот только позволено ли ему, мошеннику и проходимцу, вершить подобный суд? Определять, кому жить, а кому нет?

В день первой Жатвы кто-то решил, что позволено, сунув ему в руки устройство, стирающее грань между жизнью и смертью. И если бы боги были недовольны тем, как Линсон распорядился полученной силой, у них было без малого пятнадцать лет, чтобы отнять Окуляр и найти для него более достойного владельца.

Не отняли. Не нашли.

А значит судьёй и палачом для громилы Гирмса сегодня станет он — Линсон Марей.

Тело проводника окончательно переместилось в реальный мир. Он не двигался и не дышал, и у храпящего на кровати Гирмса не было шансов заметить нависшую над ним фигуру со стеклянным жалом в руке.

Проверим, так ли это сложно.

Рука поднялась, ладонь в кожаной перчатке крепче стиснула осколок. Гирмс храпел, нагишом развалившись на одеяле и раскрыв рот.

Эрконские трущобы погрузились в ночь. В этих районах не зажигались фонари, а стража не патрулировала улиц. Вокруг логова «быков» было пустынно, только двое громил несли ночной пост возле входной двери. Некому было увидеть, как в окне второго этажа блеснул в темноте стеклянный осколок. Как главарь одной из местных банд задёргался, судорожно пытаясь понять, что за вспышка боли вырвала его из объятий сна. Как схватился медвежьими лапами за дубовую шею, пытаясь остановить кровь, фонтаном хлеставшую из проколотого горла. Как затих и замер, расставшись со своей никчёмной жизнью.