Мёртвая зыбь

Бирка это возмущало. Он ещё не забыл простые товарищеские отношения между старшими и младшими командирами в Красной Армии. К командующему армией он обращался: «Товарищ командарм!» – и знал, что перед ним действительно товарищ. Они делили горе и радость, между ними были подлинно товарищеские отношения, хотя у командарма больше знаний и опыта. А тут, в стенах миссии, какой-то нажившийся на войне невежественный и зазнавшийся чиновник помыкал Бирком, и это надо было терпеть. Бирк старался не попадаться на глаза послу, советнику и изобретал неотложные дела, мнимые деловые свидания и бесцельно бродил по Москве.

На крышах ещё лежал смёрзшийся снег, но мостовые и тротуары от него почти очистились, видны были зияющие выбоины, краска на фасадах домов облезла, и Москва выглядела грустно. Бирк видел усилия города подновить дома

– кое-где они были обнесены лесами, – на Петровке чинили мостовую. Люди после тяжёлой зимы повеселели, на бульварах, там, где посуше, звенел детский смех, слышались молодые голоса – девушки в красных платочках и юноши толпились за оградой университета на Моховой.

Молодые люди ещё донашивали студенческие тужурки.

Впрочем, ни тужурок, ни фуражек почти не было видно, это было новое студенчество – рабфаковцы: рабочие, крестьяне, подобно Ломоносову пришедшие в Москву за наукой. Но теперь таких юношей были сотни, тысячи.

В таких размышлениях Бирк не заметил, как дошёл по

Ленивке до старого Каменного моста, который тогда назывался Большим Каменным, хотя был не большим и не каменным, а железным на каменных быках. На мосту, у перил, стояли люди, любовавшиеся ледоходом. Было что-то радующее в прибывающей воде, в том, как лёд разбивался о прикрывающие каменные опоры моста деревянные выступы. Разбиваясь, перевёрнутые на бок льдины неслись по течению, и казалось, что это плавники гигантских рыб. Обычно мелководная в те времена, Москва-река теперь казалась большой, глубоководной и грозила наводнением. Но это не смущало москвичей. Они радовались приходу весны: ледоход до некоторой степени символизировал пробудившиеся силы страны.

Бирк стоял на мосту, смотрел на плывшие льдины и сначала не заметил, как позади остановился автомобиль.

Хлопнула дверца, и какой-то военный быстрыми шагами подошёл к перилам, остановился рядом, посмотрел на реку и, рассеянно взглянув на Бирка, воскликнул:

– Роман? Ты!

– Август Иванович!

– Вот встреча! – улыбаясь, заговорил военный. – Куда ты пропал? Где ты, что ты?. Погоди… У меня час свободного времени, потолкуем.

Он подошёл к автомобилю, что-то сказал шофёру и вернулся.

– Где бы нам поговорить? Какой ты франт, Роман! – Он взял Бирка под руку, и они пошли к Александровскому саду. Бирк все ещё не находил слов, он только в растерянности повторял: «Август Иванович».

Да, это был его командарм, Август Иванович Корк.

– Ну, как живёшь, Роман? – спрашивал Корк. – Я, признаться, думал, что тебя нет на свете. В те времена попасть в лапы белых – верная смерть. Да и теперь не легче…

Мы знаем, какая судьба ждёт заключённых, наших товарищей в тюрьмах буржуазной Эстонии. Рад, что ты жив.

Бирк смущённо улыбался. Они сели на скамью. В

Александровском саду было ещё сыро и потому пустынно.

– Я много слышал о вас, Август Иванович. Вы – герой, штурмовали Перекоп…

– Было… Теперь – мир, однако работы много, я все ещё в армии. Ну, а как твоя жизнь, женат? Есть дети? – Он ласково смотрел на Бирка сквозь пенсне. – Приятно встретить боевого товарища. Помнишь, что мы с тобой пережили… День провозглашения Эстонской трудовой коммуны… Правда, в Тарту она существовала только двадцать пять дней, а в Нарве – пятьдесят. Все-таки, если бы не интервенты, не белогвардейцы, не шведские и датские добровольцы, мы бы устояли. Мы хорошо дрались…

Где я видел тебя в последний раз?. Погоди, дай вспомнить.

– В Тарту, Август Иванович… Мы тогда отходили, я был в разведке, двоих товарищей убили, меня спрятали на мызе крестьяне. Жил там месяц, под видом работника…

Бирк замолчал. Ему было тяжко продолжать.

– Ну, а потом?

– Потом… закопал карабин, сжёг бумаги. У власти были буржуи. В феврале девятнадцатого года с советской властью в Эстонии было покончено.

– Ты думаешь, навсегда? Нет, дорогой Роман.

– Тогда я так думал…

– Те, кто ушли в подполье, думали иначе…

– Да, знаю, но это были сильные духом…

– Правда. А ты что же… себя к ним не причисляешь? –

несколько холоднее спросил Корк.

– Август Иванович! Я вам скажу всю правду. Скажу все, как было. Я скрыл своё прошлое, скрыл, что я командир полка эстонской Красной Армии. Разыскал своего дядю, он стал видным деятелем буржуазной республики.

От него я тоже скрыл то, что я был красным командиром.

Он знал только, что я был прапорщиком… И вот теперь… –

Бирк вздохнул.

– Что теперь?

– Теперь, Август Иванович, вы видите перед собой, с позволения сказать, дипломата, члена эстонской дипломатической миссии в Москве. – Бирк говорил быстро, точно боялся, что его не дослушают. – Разве я не вижу, куда эти господа ведут нашу родину, как нагло обращаются с нами «великие» державы! Что для Антанты маленькая