Мёсгрэвский обряд

Вспыхнула ли ярким огнем жажда мести, тлевшаяся в душе страстной кельтской женщины, когда она увидела в своей власти человека, сделавшего ей зло… может быть, большее, чем подозревали окружающие. Случайно ли подались поленья и плита закрыла вход в подвал, который стал могилой Брёнтона? Или резким движением руки она отбросила опору, и плита рухнула на свое место? Как бы то ни было, мне казалось, что я вижу лицо женщины, судорожно сжимающей найденное сокровище и в безумном ужасе бегущей по винтовой лестнице, между тем как в ее ушах раздавались снизу глухие крики и яростные удары в плиту заживо погребенного неверного любовника.

Итак, вот тайна ее бледности, ее нервного состояния и истерического хохота на следующее утро. Но что же было в сундуке? Куда она девала вещи? Вероятно, то были обломки металла и кремней, вытащенные из озера моим клиентом. Она бросила их при первом удобном случае, чтобы скрыть последние следы своего преступления.

Минут двадцать я просидел, не двигаясь, обдумывая происшедшее. Мёсгрэв, весь бледный, продолжал стоять на прежнем месте, раскачивая фонарь и смотря вниз в яму.

— Это монеты Карла I, — сказал он, взяв несколько кружков, оставшихся в сундуке. — Вы видите, мы верно определили время учреждения «обряда».

— Может быть, мы найдем еще что-нибудь, оставшееся от Карла I, — вскрикнул я. Внезапно мне показалось, что я понял значение двух первых вопросов «обряда». — Дайте мне взглянуть на вещи в мешке, который вы вытащили из пруда.

Мы пошли в кабинет, и он разложил перед мной обломки. Я понял, почему он не придал им никакого значения: металл был почти черный, а камни тусклые и бесцветные. Я потер один из них о рукав, и он засверкал у меня на ладони, словно искра. Одна из металлических вещей имела вид двойного кольца, но сильно поломанного, так, что оно потеряло свою первоначальную форму.

— Вам не мешает припомнить, что королевская партия существовала в Англии и после смерти короля, а когда его приверженцам пришлось, наконец, бежать из страны, они, вероятно, спрятали куда-нибудь многие из своих драгоценностей, намереваясь вернуться за ними в более мирные времена.

— Мой предок, сэр Ральф Мёсгрэв, был ярым приверженцем Карла II и сопровождал короля во всех его скитаниях, — сказал мой друг.

— А, в самом деле! — заметил я. — Ну, это обстоятельство доставляет последнее, недостающее нам звено. Я должен поздравить вас со вступлением в обладание (хотя и очень трагическим образом) реликвии, имеющей большую ценность, но еще большее историческое значение.

— Что же это такое? — задыхаясь от изумления, проговорил он.

— Не более, не менее, как древняя корона английских королей.

— Корона!

— Именно. Обратите внимание на слова «обряда». Что там говорится? «Чье оно было». — «Того, кого нет». Это после казни Карла. Затем: «Чье оно будет». — «Того, кто будет позже». Это говорилось о Карле II, восшествие на престол которого предвиделось заранее. По-моему, не может быть сомнения в том, что это изломанная, потерявшая всякую форму диадема украшала некогда головы королей из дома Стюартов.

— А как она попала в пруд?

— Это вопрос, для ответа на который потребуется несколько времени, — и я изложил ему всю длинную цепь предположений и доказательств, развитую мною. Уже стемнело и луна ярко сияла на небе, прежде чем я окончил свой рассказ.

— Как же случилось, что Карл не получил своей короны обратно, когда вернулся? — спросил Мёсгрэв, кладя корону в холщевой мешок.

— Ах, это вопрос, который, вероятно, никогда не будет выяснен вполне. По-видимому, ваш предок, знавший эту тайну, умер, не объяснив почему-то своему потомку значения оставленного им документа. С того времени и до сих пор документ переходил от отца к сыну, пока, наконец, не попал в руки человека, сумевшего понять тайну и потерявшего жизнь при попытке добыть спрятанное сокровище.

Вот история «Мёсгрэвского обряда», Ватсон. Корона и до сих пор в Хёрлстоне, хотя владельцам пришлось иметь дело с судом и уплатить значительную сумму денег для того, чтобы оставить ее у себя. Я уверен, что, если вы упомянете мое имя, они покажут вам эту корону. Об исчезнувшей девушке никто ничего не слыхал; вероятно, она бежала из Англии и унесла воспоминания о своем преступлении в далекие края.

1892