Мир Александра Галича. В будни и в праздники

Отдаёт бредом, потому что сирень, известно каждому, без воды долго не простоит. Цветы и листья обмякнут, а там скукожатся, начнут осыпаться. Чтобы сирень была свежа, её следует поставить в вазу с водой, а если букет объёмный, в обхват – сирень ломают охапками, она от того, говорят (может, только и говорят), лучше растёт – букет ставят в бидон или в ведро. Устроителям дискуссий и мысли не приходило, как, собственно, отправить такой бидон, такое ведро на космическую орбиту. Зато было досконально известно, что при строительстве космических станций будут востребованы пенопласты, чудо-материал, особенно в условиях космоса: «Но самыми “воздушными” (в прямом и переносном смысле слова) являются пенопласты. Словно сотканные из пластмассовых пузырьков, заполненных воздухом, эти материалы легче пробки». Какие преимущества рядом с другими земными материалами – прочность, легкость, теплоизоляция. И вывод: «Когда же придет время возводить межпланетные станции, конструкторы и зодчие первым долгом вспомнят, по-видимому, именно о пенопластах. Если, разумеется, в космическую приемную комиссию не попадет архитектор, строивший вестибюли метро на манер Хеопсовых пирамид!». Читай: как бы в отделке интерьера межпланетных станций не начали применять гранит и мрамор, материалы дорогостоящие и помпезные, которыми отделан уходящий в прошлое «сталинский ампир».

Все советские люди, за исключением самых никчёмных и асоциальных, мечтали надеть один коллективный скафандр и отправиться на космическом корабле к станции, утеплённой пенопластами, а потому не боящейся вселенского холода.

Туристы.

Разве это туристы? Скорее работники ОБХСС в контрольном походе

Что же до общественных элементов и страт, имелись элементы и страты как бы мерцающие или пульсирующие, а потому и не уловляемые никакими социологическими сетями и бреднями. К примеру, бывшие зеки. Или вышел срок, или амнистирован – справка об освобождении в руки, сумма, указываемая прописью, такая же малая, как графа, в которой за неё надо расписываться, билет. И человек, пробывший лет десять или возле того вдалеке от повседневной жизни, отвыкший распоряжаться деньгами, не знающий что и почём на вольном воздухе, отправляется в дальнюю дорогу, прямо как в песне о Таганской тюрьме и прозорливой цыганке с засаленной колодой карт. Бывало, и трети пути не проехал этот бывший человек и бывший нечеловек, а деньги вышли вчистую, как добираться дальше − неведомо, что есть и как жить в чужих местах − непонятно. Такой путешественник себе поперек зависает в пространстве, а потом – не сразу, медленно, неуклонно – откатывается вспять, туда, откуда ехал, туда, где жизнь ясна и знакома, где можно существовать дальше. Иногда предпринимает он новую попытку – собирает деньги на билет, едет. И снова возвращается обратно. И эти люди − какая-то часть общества, и они должны составлять некую страту, но какую? Статистики и социологи о том умалчивают, оставляя решать вопрос представителям транспортной линейной милиции и участковым на местах.

А ведь были ещё туристы, люди, напялившие какие-то обноски и отправившиеся с ночи субботы, на весь свой единственный кровный выходной, в лес, чтобы сидеть у костра, петь глупые, хоть весёлые песни.

Ну что кругом творится,

И как земля вертится,Не стало в магазинах ни хрена.Не стало ни тушёнки,Ни пшёнки, ни сгущёнки —

Всё сожрала туристская голодная шпана.

Болельщики на стадионе «Динамо».

Фотография сделана с борта самолёта-«кукурузника», что не удивительно – шестидесятые годы, Хрущёв

Это мелкое биение, затухание огромных волн, наподобие прилива и отлива. И везде присутствует цикличность: полёт в космос и обратно, выезд на природу и возвращение в город.

Вспоминая о послевоенном времени Константин Ваншенкин вспоминает футбол: «И ведь что поразительно, о чем нельзя не сказать! Стадион “Динамо” делал полные сборы при встрече всех московских команд друг с другом, также с тбилисцами, а кроме того, с каким-либо иногородним клубом, нашумевшим в текущем сезоне, будь то “Зенит”, куйбышевские “Крылышки” или кишиневская “Молдова”. На многие игры просто невозможно было попасть: эти завихрения толпы – от метро до касс, эти гроздья мальчишек на железной ограде!

И в то же время театры были вполне доступны. Малый, МХАТ, Большой. Билеты туда даже распространяли по предприятиям и институтам! И это при том, что еще не покинули сцену выдающиеся корифеи. Как это сочетать, чем объяснить поистине всенародный послевоенный порыв на трибуны стадиона? Жаждой борьбы, непредсказуемостью исхода, потребностью в многотысячном единении?».

Это верно – и жажда борьбы, и потребность в единении. Но и в самой игре, хватит взглянуть на поле, можно увидеть тот же самый принцип: от одних ворот до других, и обратно, и от тех до этих.