Чума обрушилась на Вестфален.
И пробудила она людей от беспамятного сна, открыла глаза им, позволила увидеть весь тот ужас, что творили над ними Бессмертные повелители. Губительный мор, лишь он один, дал грешникам опору. И низвергнуты были пороки, отринуты слабости. И началось восстание. Но не люди его начали — госпожа Чума. Честь ей за это и хвала.
В предрассветный час Вестфален был похож на темно-сизое облако, сгустившееся над горизонтом, вместе с тем — на гору, выросшую посреди равнины, или же великана, присевшего отдохнуть и уснувшего навеки.
Когда краешек солнца выглянул из-за горизонта, и ночная тьма нехотя сменилась сумрачным утром, необычные путники вышли из-под защиты леса и побрели по неторной дороге в сторону тракта. Обозы еще не наводнили подъезды к столице, и никто не увидел юной девушки, прижимающей к груди плачущего ребенка, некому было обратить внимание на мертвецки бледного мужчину в обгорелом, испачканном грязью и кровью плаще, который бережно держал на руках рыжеволосую молодицу. Вскоре спутники выбрались на широкую грунтовку с громким названием Южный тракт. Он был пуст, безжизнен и беззвучен. Лишь звонкий детский плач разрушал тишину.
Младенец, не утихая ни на миг, рыдал уже вторые сутки, с того самого момента, как вампир принес его с охоты. Батури уже сомневался в правильности своего поступка, ведь ни он, ни его лишенные материнского инстинкта спутницы не умели обращаться с детьми.
— Успокой его, наконец! — не выдержал вампир.
— Как? — воскликнула Анэт.
— Укачай, развесели, спой ему песню — придумай что-нибудь! Дай грудь, в конце концов!
— Но у меня нет молока…
— Думаешь, я этого не знаю? Делай, что говорю.
— Да кто ты такой, чтобы мне указывать?
— Тот, кто в случае отказа перегрызет тебе горло! — выкрикнул вампир, но понял, что от ругани младенец рыдает еще громче, и сменил тактику: — Анэт, прошу тебя: дай ему грудь. Если не заметила, его это успокаивает. Иногда он даже засыпает.
— Хорошо.
На ходу спустив один рукав, Анэт дала младенцу грудь, и тот, наконец, прекратил свои бесконечные бессловесные жалобы.
— Зачем ты взял ребенка? — шепотом, чтобы не услышала сестра, спросила Энин. — Ты понимаешь, что мы его погубим?
— Ты еще… — закатил глаза вампир, но все же ответил: — Я укусом вспорол ведьме шею и проник в ее сознание. Она хотела украсть у младенца жизненные силы и ценой его смерти спасти себя от чумы. Теперь ты понимаешь, почему я поступил так, а не иначе?
— Прости, я не знала…
— Не знаешь — молчи! И вообще не донимай меня разговорами…
Клавдий остановился перед высокими, в три человеческих роста, воротами и, поставив Энин на землю, с силой толкнул створки. Они не подались.
— Странно… Торан Вестфалена всегда открыт. В городе что-то неладное.
Батури взглянул на небо, на холодное, стоявшее в зените, солнце. Дорога по Южному тракту отняла больше времени, чем он рассчитывал. Вскоре появятся обозы, с ними можно будет пройти в город. Но Клавдий не хотел показываться людям, чтобы не привлекать внимания.
— Чума, — вслух подумал он. — Обозов не будет, и ворота не откроют…
Решив все же попытать удачу, Батури постучал в тяжелые створки и немало удивился, когда за Тораном послышались шаги. Стражник замер у смотрового окна и, не открыв его, громко выкрикнул:
— Проваливайте в свое же благо! Город закрыт для посторонних!
— Открой, — прибегнув к магнетизерским талантам, приказал вампир. — Мне надо пройти. Ты должен открыть ворота. Немедленно!
— Сказано же: город закрыт, — невозмутимо отозвался страж — магия, сломившись о зачарованный Торан, не подействовала.
— Ждите здесь, — прошипел вампир и прыгнул на створки ворот.
Будто паук, он пополз по отвесной преграде, быстро добрался до верхушки и переметнул через Торан. За воротами раздался перепуганный вскрик стража, сменившийся предсмертным всхлипом. Послышались другие голоса, грозившие вампиру виселицей и огнем. Зазвенела сталь, зарычали воины, забили в тревожные колокола стражи, но все неожиданно стихло и ворота со скрипом отворились.
— Быстро! — приказал вампир. — Сейчас здесь будут все патрули.
Девушки без промедлений рванулись внутрь и, оказавшись в городе, замерли в замешательстве. Картина, которую они увидели, потрясла их. У ворот валялись мертвые тела, у стены полыхала ярким пламенем сторожка, повсюду чувствовался теплый запах крови, а людской страх, витавший в воздухе, был настолько отчетлив, что казалось: его можно потрогать.