Мир Чаши. Дочь алхимика

Жозефина поняла, что спорить бесполезно — честь служения была для нее превыше даже чести нанести удар захватчикам своей родины. Хуже нет, чем мешать человеку исполнять свой долг, а паче того — соблазнять его отказаться от этого долга; Каталин была на службе, а сама ее госпожа вдруг осталась не у дел — и это было неправильно. Она, Верховный маг и хранительница Ключа, должна была поддержать Кор Фъер, сделать что-то для него и его людей, исполнить свой долг до конца.

Лежали в руинах ворота и обступавшие их башни, оставляя город без защиты. Еще в ночь первого штурма она попыталась восстановить разбитые тараном створки, но тогда ничего не вышло; сейчас же…

Сейчас вокруг бушевал океан Силы — развеивалось вложенное в удар магами, кипел нарастающий, плещущий ужас людей узурпатора, ярким пламенем свободы и несгибаемости полыхали ярость и восторг северян; стоило только потянуться и суметь…

Над Жозефиной начал закручиваться громадный, идущий из темного неба вихрь Силы. Она простерла руки к башням — туда, где они должны были стоять, где она их видела внутренним взором вернее всякого обычного взгляда, — и мысленно прикоснулась к стягивающимся сейчас на ней могучим плетениям Первых, единым с камнем природным и рукотворным, с морем и деревом, и направила прямо в них льющийся из ночной вышины поток.

«Защищай себя, — мысленно шепнула она городу. — Залечивай свои раны».

Вихрь Силы, набравший невероятную мощь, зримо видимый теперь даже немагам, распался на два столпа ослепительного серебряного сияния, бьющего из оснований башен. Камни, усыпавшие площадь, вздрогнули и взлетели в воздух, вставая каждый на свое место — до последнего кусочка, до последней застывшей капли скреплявшего их раствора. Круглые бока, зубцы, перекрытия, лестницы, навесы, могучие контрфорсы — все выстраивалось снизу вверх в первозданном виде, кружась в воздухе, поднимаясь и занимая место, определенное тысячи лет назад.

Лег сверху последний камень, и между башнями встроилась каменная арка, а под ней в серебряной вспышке появились разметанные прежде по щепочке ворота. Кор Фъер, целый и невредимый, напитанный Силой как никогда, стоял на устрашение всем решившим на него посягнуть.

Громовой удар прозвучал над восставшими башнями, и волна собранной, призванной, но неиспользованной Силы ухнула от ворот во все стороны, сметая все на своем пути, не деля на своих и чужих; исчезли тела, брошенное оружие, разлетелись в щепу телеги и щиты, и щепки тут же снесло той же самой волной. Жозефина ощутила толчок, подобный упругому твердому ветру, и успела заметить, как с ее рук — и, видимо, со всего тела — стекают блестящие, как полированное серебро, доспехи…

Она очнулась, лежа ничком на камнях мостовой, опрокинутая разбушевавшейся, дикой Силой; перевернулась, сдерживая за сжатыми зубами стон, по коже скользнула тяжелая шелковистая ткань плаща — и девушка поняла, что под ним она совершенно обнажена. Сгорела, распалась на корпускулы одежда, сгорели замечательные сапоги, развеялись подсумки, не выдержали потока дареные талисманы, и даже отцовский перстень тоже распался в объятиях магического смерча. На теле остались только зачарованный Морганом старинный плащ, пояс с мизерикордией и гербовый перстень де Крисси, да еще древний браслет. Шум битвы почти утих: раньше перепуганные южане бежали, пытаясь на ходу отмахиваться от северян, теперь они, охваченные животным ужасом, целыми полками сдавались в плен. Даже волшебные птицы не выдержали удара: волна чудовищной отдачи снесла и раскрошила в пыль каменные тела Красотули и Быстрого, отбросила их Всадников, но морские маги были шиты отнюдь не лыком, а крепкой жилой морских чудищ, за их жизни волноваться явно не стоило. Малыш, избежавший удара, реял в вышине: Фердинанд явно прикрыл тех, кто еще оставался на площади перед отстраивающимися заново башнями.

Вся кожа, мускулы, кости горели тем же огнем, что спалил одежду и талисманы, но сознание еще оставалось там, где ему и положено быть. Она сделала все, что могла, для тех, кто рядом; оставалось позаботиться о тех, кто был далеко. Выпростав из-под плаща руку с уцелевшим браслетом Верховного мага, Жозефина мысленно потянулась к герцогу и, дождавшись прикосновения его разума, выговорила пересохшими губами:

— Ордис, отпустите пленного мага… Пусть он возвращается к королю и скажет, что перстня больше нет.

Молчание, означающее не то раздумье, не то попытку понять.

«Хорошо, госпожа… госпожа де Крисси. Что там происходит… произошло? Я не… я…»

— Вам непременно расскажут… — и темная волна забытья накрыла ее с головой.

Если бы Фердинанд, описывающий над госпожой круги на каменной птице, был не библиотекарем, а художником, он написал бы картину по следам той ночи: на каменной мостовой лежит в ореоле разметавшихся волос девичье тело, плащ окутывает его, едва прикрывая краем нежную грудь, оставляя обнаженным плечо с хрупкой линией ключицы, и на отлете — тонкая рука с искрой браслета на запястье.

Часть вторая

КРЫЛЬЯ