Мир до и после дня рождения

Есть некоторая закономерность в том, что и красивой он может назвать ее только по-русски. В английском Лоренс находил такие эпитеты, как «симпатичная», «милая», они могли подойти как для жены, так и для хомяка. Неприлично с таким раздражением реагировать на комплимент любимого человека, но мысли об эмоциональной окрашенности языка вызывали болезненные воспоминания об отце. Он помогал актерам второсортных фильмов работать с текстом и был великолепным знатоком всех акцентов; именно он учил актера, озвучивавшего в «Приключения Рокки и Бульвинкля» Бориса Баденова, как сделать гласные более твердыми, такими, как должен произносить их советский шпион. Он с легкостью переходил от китайского акцента к ирландскому, все это выглядело чрезвычайно забавно. Он говорил ей, что любит ее или гордится ее успехами, только передразнивая переливистое «р» Шона Коннери или перекладывая на мелодию и добавляя шведский акцент. Будучи ребенком, она обожала все голоса, которыми он читал ей сказки, но с возрастом очарование исчезло. Рожденный в Огайо, он в обычной жизни говорил так, словно западная манера произносить слова входила в его коллекцию акцентов.

Возможно, Лоренс использовал русский для сентиментальных фраз, звучащих, по его мнению, неловко по-английски, это был их кодовый язык, которого сейчас стало слишком много. Это было очень личное. И причиняло боль.

— Спасибо, — произнесла Ирина по-английски, чтобы положить конец практике русского.

Но Лоренс вымолвил следующую фразу по-русски, настаивая на продолжении.

— Ты устала? — Интонация показалась ей трогательно-мягкой.

Ирина склонила голову. К пирогу он так и не притронулся.

— Да, немного устала. Плохо спала. — Она надеялась, что это нельзя счесть ложью. Ведь если человек совсем не спал, это и значит, что он плохо спал.

— Ты о чем-то все время думаешь? — Заметил. Выпытывает.

— Может, дело в суши. Сырой тунец — это всегда рискованно. Не уверена, что смогу это съесть, аппетит пропал.

— Ты действительно бледная.

— Да. Я так себя и чувствую. — Не желая показать, что следит за временем, Ирина тайком взглянула на часы на запястье Лоренса. Черт. До передачи еще целых пять минут.

— Как прошла конференция? — Ей стало стыдно, что она не спросила об этом сразу.

Лоренс пожал плечами:

— Одни банкеты. За исключением того, что я увидел Сараево, пустая трата времени. Толпы зануд из ООН и каких-то неправительственных организаций.

— Может, лучше, что ты был там. Не узнал ничего неприятного, не встретил старых знакомых. — Ирина осознала смысл сказанного уже после того, как слова слетели с губ. Она попыталась сгладить положение улыбкой, но по выражению лица Лоренса поняла, что он насторожился. — Милый! — воскликнула она. — Я же шучу, ты не понял?

Он была обязана не дать ему возможность критиковать. Что же случилось с ее умственной добротой? Если уж на то пошло, куда подевалась простая человеческая доброта? Лоренса не было дома десять дней, а она встречает его плоскими шутками, произносимыми с изможденным лицом. Любой другой мужчина — если бы он был — непременно углубился бы в расспросы, но Лоренс не любил неприятности, поэтому потянулся за пультом.

Ирина принялась обдумывать сказанное. Странно, что Лоренс так быстро взял пульт. Надо относиться к себе критичнее.

Когда на экране появилась заставка Би-би-си, она была готова расцеловать экран. Обычно перед телевизором Ирина пришивала пуговицы или нарезала фасоль, но сейчас смотрела на ведущего, как ей казалось, взглядом полным обожания. Она была сосредоточена и увлечена, но не действом. Ирина видела сквозь предметы. Так бывает с одержимыми или с шизофрениками. Тени по ту сторону голубого экрана набрасывались друг на друга, мужчина и женщина будто сливались, и невозможно было разобрать, где руки, а где ноги. Приоткрытые рты, жаркие губы. Она поворачивалась влево и наблюдала, как тот же мужчина прижимает к стене любовницу. Сжимает руки женщины, поднимает над головой и утыкается лицом ей в шею. Стоило ей перевести взгляд чуть вправо, как мужчина и женщина обнимались там, путаясь в гардинах, он с силой прижимал ее к оконному стеклу, ей, должно быть, невыносимо больно. (У нее до сих пор немного побаливал копчик, но это из-за борта бильярдного стола. Могло быть и хуже, если бы они вместе не рухнули на пол.) Те же фигуры вторглись в ее гостиную, Ирина не приглашала их, не желая видеть прижатыми к стене в ее квартире. (Она опустила глаза — на ковре расположилась та же неугомонная парочка. Мужчина был сверху. Он был не слишком тяжелый, чтобы женщина не могла вздохнуть, но все же ей было не очень комфортно. При всем желании у нее не было шансов выбраться. Но она этого и не желала.) В их защиту следует сказать, что они всего лишь целовались, впрочем, с таким же успехом можно сказать, что Джеффри Дамер всего лишь убивал людей и употреблял в пищу их мясо, а Гитлер всего лишь попытался управлять миром.