Мир до и после дня рождения

Ирония заключалась в том, что Лоренс действительно любил ее, но любовь его была для нее чрезмерна. Он любил ее так, что становилось страшно, но никогда не смотрел ей в глаза во время секса, словно это было равносильно взгляду на солнце. Через пару минут, действуя по приказу внутреннего командного голоса, Лоренсу удалось достигнуть самых высот. Его ритмичные движения были не всегда верными — не всегда совершенно верными.

Впрочем, в этом соитии было бы нечто загадочное, если бы клитор был устроен по-другому. Мужчине трудно заставить женщину достичь оргазма, касаясь кончиками пальца ее клитора, это требует такого же мастерства, как у тех ребят из района в центре Лас-Вегаса, способных написать имя на рисовом зернышке. Один миллиметр влево или вправо сравним с расстоянием от Зимбабве до Северного полюса. Неудивительно, что многие любовники времен ее юности, уверенные, что подошли близко к водопаду Виктория, оказывались скованными ее арктически холодным безразличием.

Неумение преодолевать расстояние шириной в волос могло привести не к наивысшему блаженству, а к ослепляющей боли. Как может человек приближаться к такому стратегически важному узлу, не имея о нем четкого представления? Ирина благодарила судьбу за то, что она не мужчина и ей не придется иметь дело с этим загадочным и тонко чувствующим органом размером меньше дюйма, систему работы которого точно не знает даже женщина. Не имеет смысла пытаться корректировать действия, когда весь проект изначально обречен на провал, впрочем, Лоренс, к ее удивлению, был сведущ в этом деле.

Сегодня Ирина никак не могла настроиться на нужную волну. Очень много сил приходилось затрачивать на сдерживание слез. Правда состояла в том, что она боролась за удовлетворение. На этот раз его палец был слишком низко, фатально низко, все это казалось неправильно и недопустимо. Однако, если она не испытает оргазма, а Лоренс это сразу поймет, в его голову могут проникнуть подозрения, что во время командировки в Сараево с Ириной что-то произошло.

То, что она решила сделать, было еще хуже того, что уже совершила, — дьявольская уловка.

Ирина предалась фантазиям. Она представляла, как мог бы делать это другой мужчина и даже, в чем она не призналась бы никому, женщина. В конце концов, в мире существует лишь два пола, поэтому человек должен использовать все, что предоставляется в его распоряжение. Прежде все эти фигуры не имели лиц, были похожи на манекены без голов. Воображение никогда не рисовало образ конкретного мужчины, существующего в реальной жизни, у которого был телефон и адрес, мужчины, предпочитавшего горячее саке и носившего черный шелковый пиджак. Стройного высокого мужчину с серьезными глазами, тонкими губами, за которыми скрывалось неизведанное, и познание этого сравнимо с исследованием парижских катакомб.

Ирине казалось, что прошлой ночью она не целовалась с этим мужчиной, а проникла внутрь его вся целиком. Его рот был похож на целый мир, огромный мир, познание которого вызывало такие же эмоции, как возможность впервые взглянуть на каплю водопроводной воды в микроскоп, открывая множество невидимых ранее фантастических созданий, или наблюдение за звездным небом, казавшимся невооруженному глазу темным полотном, а сквозь телескоп являющим россыпь светящихся звезд.

Но они ведь только целовались. Почему незначительность преступления не избавляла Ирину от чувства вины? Юбка перекрутилась, но оставалась на ней. Кофта ползла вверх, но его руки не были допущены выше. Впрочем, он и не стремился. К чести Рэмси стоит заметить, что он стремился только остановиться.

Ирина должна была поступать так же, но она не пыталась или пыталась недостаточно охотно, потому что не остановилась, ведь, если вы твердо хотите чего-то добиться, это получается, верно? Обязательно получается. Она не вытащила его рубашку из брюк, чтобы прижаться губами к горячей груди. А ей так этого хотелось, что казалось невозможным остановить свою мысль, беспринципную мысль, и страстное желание наверстать упущенное. Она не расстегнула его ремень с тяжелой пряжкой, как и пуговицу, не попыталась заставить язычок молнии съехать вниз, минуя зубец за зубцом. «Мы не можем этого сделать», — произнес он, вопреки очевидному, поскольку они уже могли все. Это заключение — «мы не можем» — осталось, к их позору, по некоторым пунктам лишь теорией. Позже, когда боги уже посмеялись над мужчиной, не нашедшим в себе силы сделать то единственное, что он обязан был сделать, Рэмси произнес: «Я хорошо отношусь к Лоренсу!» Затем он, застегнутый на все пуговицы, прижался к ее бедру, видимо давая понять, что, будь у него возможность, он готов выполнить желаемое.