Мир до и после дня рождения

— Разумеется, не на улице в Сохо. Мы поехали на Виктория-парк-Роуд. Я там не раз бывала. С Джуд.

— Они развелись.

— Спасибо, я знаю.

— Значит, на этот раз ты была без Джуд.

— Какая разница! Я сделала две затяжки, а Рэмси стал играть фрейм за фреймом, не обращая на меня никакого внимания, а потом привез домой. Мне казалось, тебе будет интересно узнать. Впрочем, я не сомневалась, что ты назовешь меня безалаберной.

— Ты действительно поступила безалаберно.

— Спасибо. Повторять было не обязательно. — Она хотела сказать ему что-то еще, но, как и с блюдом сашими, у нее не было выбора.

— Черт, я не хочу пропустить самое начало. — Лоренс схватил пульт.

— До начала еще пять минут. Да, чуть не забыла! — Ирина встала. — Я же испекла тебе пирог! Хочешь кусочек? С начинкой из ревеня. Кажется, получилось восхитительно!

— Не знаю, — сказал он, глядя на нее так же пристально, как и она всего несколько минут назад. — Я перекусил в самолете…

— Ты проводишь достаточно времени в тренажерном зале. К тому же у нас праздник.

— По какому поводу?

— Твоего возвращения домой.

— Что с тобой сегодня? Ты такая… взбудораженная. Уверена, что наркотик уже не действует?

— Что странного в том, что я рада твоему возвращению?

— Слишком рада. Уже поздно. Обычно ты не так активна.

— Ты устал? — ласково спросила по-русски Ирина.

— Совершенно вымотался. — Глаза Лоренса стали круглыми. — Ты пила?

— Что ты, ни капли! — обиженно ответила она. — Кстати, о каплях, хочешь пива?

— Не понимаю, к чему ты клонишь, но одну бутылку, думаю, выпью.

Проанализировав свое состояние с целью обнаружить последствия злоупотребления алкоголем накануне, Ирина налила себе полбокала белого вина. Она достала пирог, который за день стал только лучше, и отрезала идеально ровный кусок, какой украсил бы и витрину «Вулворта». Ей самой следовало бы воздержаться, так получилось, что весь день она что-то жевала. Однако бессчетное количество кусочков сыра чеддер не смогли утолить ее зверский аппетит, поэтому она решительно отрезала изрядный кусок розоватого шедевра, увенчав шариком ванильного мороженого. Кусок, предназначавшийся Лоренсу, значительно меньший по размеру, она украсила шариком ледяного шербета, чтобы он не думал, будто она считает его толстым.

— Красный! — воскликнул Лоренс, когда она поставила перед ним тарелку и бутылку эля.

— Это означает «красный», дурачок, — с улыбкой произнесла Ирина. Она любила слушать, как Лоренс произносит русские слова. Может, по той причине, что по натуре он был человеком резким и мягкость и лояльность были его ахиллесовой пятой. У Лоренса не было ровным счетом никаких способностей к русскому языку, и доктор наук смиренно признавал ее превосходство. — «Красивый». Ты хотел сказать «красивый»? Красная площадь, да?

— Конечно красивый. Да. Красивый пирог. — Ирина одобрительно кивнула, оценив, что он помнит слово «пирог». — Или моя красивая жена.

Они не были официально женаты, и каждый раз, когда Лоренс произносил слово «жена» — на русском оно звучало особенно нежно, она таяла от счастья быть кому-то нужной. Лоренс был суеверен в некоторых вопросах, и она относилась к этому с пониманием. Иногда, стараясь слишком крепко сжать что-либо, вы рискуете попросту раздавить предмет.

Тем не менее, когда в фильмах герой, лежа на носилках, восклицает: «Это моя жена!», на глазах у нее выступали слезы. Фраза «Это мой мужчина!» никогда бы не показалась ей сентиментальной.

Отломив кусок пирога, Ирина вздрогнула от ощущения, что в мире все хорошо — в ее мире, который только и имел сейчас значение. Сливочная начинка была идеально сбалансирована между терпким и сладким, представляя восхитительный контраст текстур с хрустящей корочкой. Вечернее шоу начиналось. Гостем в студии была Жермен Грир, умная женщина, немного постаревшая, но по-прежнему привлекавшая классической красотой. Она была известной феминисткой с хорошим чувством юмора, твердо и уверенно заявлявшая о своих взглядах, но не желавшая засесть занозой в каждой заднице. Кроме того, эта пятидесятилетняя писательница излучала внутреннюю мудрость и теплоту. Жермен давала Ирине повод гордиться своим полом и силы с надеждой смотреть в будущее.

Из окна дул ветер той редкой идеальной температуры, заставив Ирину задуматься, а потом и выбросить из головы мысль о том, когда последний раз ей было не слишком жарко и не слишком холодно. Она верна Лоренсу. Он дома. Они счастливы.

Уплетая пирог, она думала, почему счастье — с трудом определяемая в конкретный момент величина. Ощущение полнейшего удовлетворения обязательно должно существовать в настоящем, без всевозможных спутников и показаний влияния планет. Обычно человек начинает ощущать счастье в тот момент, когда оно ускользает. Это величина, распознаваемая лишь в ретроспективе. Неуловимая, получающая точное определение спустя достаточный отрезок времени.