Мир до и после дня рождения

Лоренс отвернулся к телевизору, чтобы включить новости на Четвертом канале, и она поспешила в ванную, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Губы были сочного вишневого оттенка, подбородок ярко-розовым. Рэмси следует чаще бриться. Возможно, ей еще повезло, что Лоренс не заметил цвет подбородка и запах белого вина. Они с Рэмси выпили две бутылки совиньон блан, затем, по его настоянию, на плоском экране телевизора замелькали моменты известного матча по снукеру 1985 года, не шедшие ни в какое сравнение с происходящим на диване. Ирина смогла проглотить только кусок копченого лосося и белуги, запах которой до сих пор ощущала, и выкурила далеко не одну сигарету «Голуаз» из пачки Рэмси. Решив не рисковать, она почистила зубы. В ее привычки не входила чистка зубов в семь часов вечера, но это можно было объяснить неприятным привкусом во рту. Удивительно, но порой хорошо получается даже то, что вы не надеетесь сделать хорошо.

Странно, что Лоренс не унюхал запаха вина, хотя у него нос как у гончей. А это означает, что запах рыбы и подбородок он тоже не заметил.

Лоренс сидел в гостиной, увлеченно глядя на Джона Сноу.

— Сейчас принесу попкорн! — воскликнула Ирина с порога. — Да, как насчет пасты на ужин? — Курицу она забыла заранее достать из морозилки.

— Все равно. — Репортаж о коровьем бешенстве увлекал его намного больше. По указу британского правительства за несколько месяцев было забито около десяти тысяч несчастных животных.

— Приготовлю, как ты любишь, с чили и анчоусами!

— Да, конечно. — Он улыбнулся ей через плечо. — Отлично. Пусть будет горячей. И особенно вкусной.

Ей следовало предложить не только пасту, но он уже довольствовался и крохами.

3

Красивое белье теряло всю привлекательность из-за лежащего на нем Лоренса. Лоренс иногда позволял ей поспать дольше обычного, но на этот раз, проснувшись и поняв, что он давно ушел, Ирина почувствовала себя обманутой. Она выбралась из постели. Даже если им не удавалось посидеть рядом, болтая ни о чем, ей все равно было приятно начинать день в его обществе. Сбегав за «Телеграф», она появилась в кухне уже в рабочих брюках и мягкой трикотажной кофте, готовая погрузиться в череду ежедневных дел. Многие нашли бы итерацию семейной жизни утомительной, но для Ирины ритм был сродни музыкальному, а жужжание мясорубки звучало фанфарами новому дню. Знакомая мелодия шумов рефреном звучала в голове: тихое шипение кофе в турке, пыхтение выливающегося из носика кипятильника молока, взбитого в плотную пену. Процесс приготовления кофе был выверен до мелочей, пожелай она влить меньше молока, у нее бы не получилось, поскольку это было бы уже совершенно другое действо. В приготовлении завтрака не было ничего для нее утомительного, Лоренс любил хорошо поджаренный хлеб, какой и получался при точно выставленной температуре. Повторяющиеся действия, с точки зрения Ирины, представляли собой единое целое, которое только так и можно воспринимать. В какой-то момент из привычки оно превратилось в ритуал. Начав слишком затягивать, этот ритуал мог привести к необратимым разрушениям, сведенный к минимуму, грозил стать лишь механическим действием. Так волны прибоя, в зависимости от морского прилива или отлива, могут вынести песок на берег или же, напротив, смыть. Ирина не возражала против перемен — иногда кофе был из Уругвая, иногда из Эфиопии, — но все же считала пользу разнообразия несколько переоцененной. Она не отвергала вариации, но лишь в рамках привычной монотонности. Если с жадностью стремиться к разнообразию, можно в скором времени остаться без напитков к завтраку. Она с пониманием относилась к людям, жаждущим новых ощущений, желавшим, как говорил один ее друг, «выжать весь сок из апельсина» и ежедневно получать свежий опыт. Но это путь, ведущий к разрушению. Получаемый опыт — прежде всего в познании самого себя — приходит к нам постоянно, и лучше впоследствии повторить самые приятные моменты пережитого.