– А ведь я, Катя, тебя предупреждала, и не один раз, и теперь тебе не на что обижаться. Пусть все будет так, как решил Сергей Петрович – и это не жестокость, а осознанная необходимость. Посмотри, как внимательно следит племя за тем, что мы решим: сделаем поблажку одной из нас или недрогнувшей рукой свершим справедливость. Поэтому с этой минуты старшая жена в семье Сереги – француженка Мадлен. Король умер – да здравствует король.
Я даже не знала, как на все это реагировать. Катрин не лишили жизни – но то, к чему ее приговорили, было едва ли не страшнее самой смерти. Суровые вожди обрекали свою соплеменницу на духовную казнь! И ни у кого, даже у мадам Марин, на лице не дрогнула ни одна жилка. Из чего сделаны эти люди? Из стали или из самого твердого дерева? Приговор вынесен – и теперь эта женщина считается уже мертвой. Осталось только сорвать с нее одежды из двадцать первого века, обрить голову наголо, обрядить в монашеский балахон-унисекс и забыть о том, что такая жила на свете…
Меня передернуло, и вновь подступила дурнота. Голова закружилась, я, кажется, даже покачнулась. Как сквозь вату, до ушей моих долетали слова.
– Мне будет очень не хватать той, прежней Катюхи из интерната, – с горечью сказал молодой Сергей, – но сейчас ее с нами в любом случае нет, а на то, что есть, глаза бы мои не глядели. Пусть все будет так, как решил Сергей Петрович, а я буду очень скорбеть по умершей жене. Но ее сын не вырастет сиротой, потому что у него осталось еще десять матерей.
– Да, – утирая слезу, сказала мадам Дита, – мы вырастить Роман правильный человек и хороший охотник.
Заорала Катрин, перемежая нечленораздельные вопли проклятиями. Другие жены молодого Сергея заголосили навзрыд – видимо, только сейчас осознав, что их избавляют от кошмара ревнивой старшей жены. Двое новых жен-волчиц поволокли Катрин в темноту, прочь из круга живых…
И тут я и сама почувствовала, что куда-то проваливаюсь. Боль снова скрутила меня изнутри – не сильная, но настойчивая, она явно давала понять, что происходит нечто серьезное. Да неужели же это… оно самое?! Нет-нет, ведь еще рано… Еще две недели… И тут во мне будто лопнул какой-то пузырь с легким «чпок!» И что-то потекло по моим ногам… Растерянная и перепуганная, я стояла, шатаясь и держась за живот, и ловила ртом воздух.
И тут меня наконец заметили… Мой муж первым подбежал ко мне – и я упала в его объятия, слыша, как мадам Марин зовет Фэру и на бегу отдает распоряжения готовить родильную палату… Гуг подхватил меня на руки и понес, едва ли не бегом.
И только оказавшись на родильном столе, я перестала нервничать. Надо мной хлопотали наш главный доктор и ее помощница-акушерка, в «палате» было чисто и светло. Я сосредоточилась на процессе – и, клянусь, он доставлял мне радость… даже несмотря на боль.
Схватки усиливались, и с их приходом я начинала тихонько ойкать. И тогда Фэра показала мне удивительный прием, который наполовину снижал болезненные ощущения при схватках: нужно было давить сложенными пучком пальцами на верхушки бедер. Я была очень благодарна ей за это – никогда бы не подумала, что нечто подобное может помочь.
Мадам Марин была сосредоточена и деловита. Она то и дело осведомлялась о моем самочувствии, и каждый раз я, улыбаясь, отвечала ей, что все отлично.
– У тебя немножко быстрые роды, Люсенька, почти что стремительные… – говорила она, – и воды рано отошли… Но это ничего. Справимся. Переволновалась из-за Катьки, что ли?
– Да… – пролепетала я.
– Да, нехорошо получилось… Ну да ладно. Все идет нормально. Почти в срок… – Она успокаивающе погладила меня по руке.
Вскоре у меня начались потуги. Фэра стояла у изголовья и вытирала пот с моего лба. А мадам Марин, наблюдая за процессом, говорила мне, когда помогать потугам, а когда сдерживать, подсказывала, как дышать.
И вот я услышала писк ребенка… Моего ребенка… Мадам Марин бережно держала на руках маленькое розовое чудо…
– Девочка! – провозгласила она.
Затем передала ребенка Фэре и ощупала мой живот.
– А ну-ка, ну-ка… – изумленно проговорила она. – Да у нас двойня! Плодовитая же ты, однако, Людмила Марковна! Отдохнула немного? Теперь еще чуть потужься… Давай-давай, милая… Еще чуток… Ну вот и все! Мальчик!
И я тихонько засмеялась. От счастья, от переполняющего меня восторга. Все мое тело наполнилось блаженной легкостью. Близнецы – ну надо же! Как это мы умудрились… В нашем племени еще не рождались близнецы…
Через несколько минут, вымытые и завернутые в чистые пеленки, мои малыши лежали рядом со мной по бокам, и я, глядя то на одного, то на другого, плакала – от умиления, от радости. Ничто на свете не могло бы сравниться с этим чувством. Словно вся гармония мира воплотилась во мне в тот момент, когда мои дети появились на свет. И сама собой во мне возникла и устремилась в небеса молитву Богу, милостивому Создателю – я благодарила Его за то, что дал мне испытать это. А ведь я могла бы и никогда не познать материнства, оставаясь феминисткой – там, в нашем мире далекого будущего, наполненного бессмысленной суетой и вкрадчивой ложью…