Мир “Искателя” (сборник)

Кстати, об Иоланте. Почему она не вспоминала о приезде иностранца? Только сказала, что Сельчик посмотрел на часы, сорвался и убежал, прихватив ключ от машины. Сельчик был неразговорчивым и скрытным. Так она его охарактеризовала. Скрытным. Но ведь приезд иностранца — исключительное событие в жизни магистра экономики, а уж невеста должна была об этом знать.

Инспектор вернулся в купе. У него было только два попутчика: ксендз, занятый чтением требника, и пожилая женщина, с увлечением поглощавшая потрепанный детектив. Инспектор узнал обложку серии “Серебряный ключ” и подумал, что было бы интересно когда-нибудь прочитать в книге о деле, которое он обязан распутать, хотя он прекрасно понимал, что в ней все выглядело бы совсем по-другому. Вместо него, Ольшака, наверняка выступал бы элегантный детектив с трубкой, который с самого начала имел бы несколько версий, из коих выбрал бы наиболее правдоподобную и ошеломил бы читателя неожиданной концовкой. У него же нет никаких версий, сплошные сомнения и туманы, факты не увязываются, никакой логической конструкции в них усмотреть невозможно. И вообще, следствие развивается помимо его воли. Кажется, что кто-то руководит его действиями, а он всего лишь марионетка, паяц. Да, да, именно игрушечный клоун в чьих-то руках.

Когда он изучал обстоятельства смерти Сельчика, тряпичный клоун на тахте ничего ему не говорил. Правда, кукла выглядела какой-то лишней в вылизанной квартире магистра, но откуда могло быть известно, что у нее есть определенное назначение? Потом Козловский, необычное происшествие на вокзале и адрес: “Солдатская, девятый этаж”. Так получилось, что парень хотел говорить именно с ним, в то время когда инспектор мысленно был на девятом этаже дома по Солдатской улице. А потом оказалось, что в записке вовсе не адрес Сельчика, а, предположим, Баси Кральской. Но вместо прояснения новое осложнение. Козловский дает девушке снотворное и выходит с ее ключами. И происходит это именно в ночь убийства, ибо Ольшак уже не сомневается, что это убийство.

Теперь еще этот Бабуля, пожалевший часы, которые могут разбиться при падении с девятого этажа. Лясочак решил, что Бабуля заговаривается. Кто станет выбрасывать часы с девятого этажа? Но Ольшак знает, что их могли выбросить вместе с владельцем. “Я отдал ключи Сташеку”, — сказал Козловский, и больше инспектор ничего не успел от него узнать. Так кому же он передал эти ключи? Бабуле? Нет, имя Бабули — Зенон. Значит, кто-то, кого зовут Сташек, отдал их Бабуле. Тот вошел в квартиру и выбросил Конрада Сельчика из лоджии, предварительно сняв с него часы. Теоретически это возможно. Сельчик был довольно худощавый, весил шестьдесят пять — семьдесят килограммов, и Бабуля мог шутя перебросить его через барьер. Потом ему необходимо было выйти, но двери были заперты изнутри, даже цепочка заложена. Через лоджию и квартиру Кральской? Может, для этого и усыпил ее Козловский?

Это уже кое-как увязывается. Если бы не одна мелочь: прощальная записка самоубийцы. “Прошу никого не винить”. И ошибки здесь быть не может — это почерк Сельчика. На большом листе бумаги вполне ясные буквы. Автор детективной повести облегчил бы себе дело, написав, что Сельчика, например, загипнотизировали. Ольшак не может себе этого позволить. У Керча и Стефаняка это не пройдет. Конечно, Сельчика можно было усыпить, тогда выбросить его на улицу не составляло бы труда, а обнаружить незначительную долю снотворного через несколько часов почти невозможно. Впрочем, опять эта записка. Выходит, что Сельчик написал ее, выпил снотворное и ждал, пока его кто-нибудь выбросит из окна? Чепуха!

Пожилая женщина напротив не выдержала и начала перелистывать последние страницы книги, чтобы узнать имя преступника. Ольшак многое бы дал за такую же возможность. Но последний раздел детектива, в котором он участвует, еще не написан. В архивах полиции многих стран лежат тонны никому не нужных дел. Дел, не раскрытых до конца. Иногда объяснение приходит само собой, много лет спустя, другие навсегда остаются загадкой. Может, и то дело, что ведет сейчас Ольшак, станет одним из таких?