Мир истории: Русские земли в XIII-XV веках

Герб Вольпе — по голубому полю крадется серебряная лисица, герб Джисларди — медведь держит посох. Лиса и медведь решили, что им удастся свершить то, чего не удалось ни Болеславу Храброму, ни тевтонским рыцарям, ни папе Гонорию III, ни Исидору, то есть послужить окатоличиванию московского государя, а за ним и всей Русской земли. Им и в голову не пришло, что сватовство Ивана Васильевича идет совсем не к окатоличиванию, напротив, к обузданию активности польских католиков на Русской земле.

Римская хроника сообщает: «25 мая послы князя появились в секретном заседании консистории и представили незапечатанную грамоту, написанную на небольшом листе пергамента. Она была снабжена подвижной золотой печатью и заключала только следующие слова на языке рутенов: „Князь Белой Руси Иван ударяя себя в лоб (в Ватикане не смогли перевести идиоматическое выражение „бьет челом“) и шлет привет великому Сиксту, римскому первосвященнику, и просит оказать доверие его послам“».

Вольпе и Джисларди оказались здесь кстати. Можно было представить, какое бы впечатление произвели бояре в горлантных шапках, которые бы чинились из-за каждого слова.

Хроника продолжает: «Московские гости начали с восхваления папы (уж этого-то от бояр он бы никогда не дождался. — Авт.), поздравили его с восшествием на престол. Затем рассказали о своем князе и от его имени повергли к стопам апостола свое благоговение. (Что за прелесть эти Вольпе и Джисларди! Угадал Иван Васильевич, кого послать! — Авт.) Наконец, — продолжает хроника, — они преподнесли папе подарки, заключавшиеся в мантии и семидесяти собольих шкурках. Первосвященник выразил одобрение князю как христианину. Он хвалил его за то, что тот принял Флорентийскую унию, никогда не ходатайствовал о назначении архиепископа у константинопольского патриарха».

И вообразить невозможно, какая бы последовала реакция великокняжеских послов православной веры на эти слова папы. «Лисица» и «медведь» и не подумали опровергать заблуждение папы: Иван Васильевич не только не принял Флорентийской унии, но потому-то и не обращался к константинопольскому патриарху, что считал его униатом.

Поведение послов, полное почтение к папе позволили хронистам далее записать: «Папа хвалил князя также и за то, что тот выразил римскому первосвященнику свое благоговение, равносильное, по понятиям рутенов, заявлению о полной покорности. Была выражена благодарность и за подарки. Послы неаполитанского короля, послы Венеции, Милана, Флоренции и герцога Феррарского, призванные к папскому двору ради других дел, присутствовали на этом торжестве».

И никто не заметил, что этот спектакль был целиком срежиссирован из Москвы, за тысячи километров от Рима.

Папа поспешил дать согласие на брак воспитанницы, которой было не очень-то уютно в Риме на католических хлебах. Не она отказала королю французскому и герцогу медиоланскому, а они отказались от сватовства к бесприданнице. К тому же Зоя Палеолог была явно не по вкусу западным кавалерам. Перу одного из придворных поэтов Лоренцо Медичи Великолепного принадлежит ее сатирический портрет. «Я тебе кратко расскажу, — писал он своему покровителю, — об этом куполе, или, вернее, об этой горе сала, которую мы посетили. Право, я думаю, что такой больше не сыщешь ни в Германии, ни в Сардинии. Мы вошли в комнату, где сидела эта женщина. Ей есть на чем посидеть… Представь себе на груди две большие литавры, ужасный подбородок, огромное лицо, пару свиных щек и шею, погруженную в груди. Два ее глаза стоят четырех. Они защищены такими бровями и таким количеством сала, что плотины реки уступят этой защите. Я не думаю, чтобы ноги ее были похожи на ноги Джулио Тощаго. Я никогда не видел ничего настолько жирного, мягкого, болезненного, наконец, такого смешного, как эта необычайная benfanica. После нашего визита я всю ночь бредил горами масла, жира и сала, булок и другими отвратительными вещами».

Нет ничего удивительного в том, что поджарый поэт бредил салом и булками. Как потом выяснилось, Зоя Палеолог не угостила его ужином…

Папа и итальянцы форсировали события. Через несколько дней состоялся обряд бракосочетания, католический венчальный обряд. Да какой бы боярин православного исповедания не сорвал бы все дело.

Вольпе должен был представлять особу жениха. «Серебряная лисица» на все был согласен. Не случилось при нем обручального кольца, и здесь нашли выход.

Сопровождать невесту в Москву был назначен епископ Антонио Бонумбре. Папа пожаловал ему титул легата и нунция в Москве. Сикст IV наставлял его: «Мы ничего не желаем горячее, как видеть вселенскую церковь объединенной на всем ее протяжении и все народы, идущими пс пути к блаженству. Вот почему мы охотно изыскиваем средства, при помощи которых наши желания могут быть осуществлены» (Женевский архив).