Крис Вайц

Мир юных

Посвящается Мерседес, Себастиану и Паоло

«Надеюсь, умру я раньше, чем состарюсь».

Старинная песня

Серия «Бегущий в лабиринте»

Chris Weitz

THE YOUNG WORLD

Перевод с английского Т. Борисовой

Компьютерный дизайн В. Лебедевой

Печатается с разрешения автора и литературных агентств William Morris Endeavor Entertainment, LLC и Andrew Nurnberg.

Джефферсон

Еще один чудесный весенний день после крушения цивилизации. Я иду по Вашингтон-сквер-парку; изгибы дорожки напоминают перекошенный знак бесконечности. Прохожу мимо столов, где когда-то играли в шахматы старики; сейчас здесь обосновался Умник, устроил мастерскую под открытым небом. Чуть дальше – фонтан, очевидец миллионов первых свиданий, косячков с марихуаной и водных баталий шумной детворы. В нем теперь клановый резервуар, укрытый брезентом: приходится защищать воду от голубиных экскрементов и беспощадного солнца, которое провоцирует рост ряски.

Памятник Гарибальди – или, как мы окрестили его, Гари Балде – увешан гирляндами из искусственных цветов, бусами и допотопными рэперскими побрякушками. Трофеями поисковых вылазок в гиблые земли по ту сторону стен. В обреченные кварталы: Бродвей, Хьюстон; в тиры Вест-Виллидж. Постамент украшают памятки об умерших. Моментальные снимки родителей, младших братьев и сестер, утраченных домашних любимцев. Мама называла такие фотографии «настоящими», в отличие от цифровых аналогов. Бумажные копии – как раз то, что надо по нынешним временам, когда миллионы, нет, миллиарды воспоминаний бесследно растаяли в небесах. Целый океан бессмысленных единиц и нулей двоичного кода.

Сквозь каменную арку Вашингтона (нашего всеобщего отца-основателя Вашингтона, а не моего старшего брата Вашингтона) хорошо просматривается Пятая авеню, вплоть до Эмпайр-стейт-билдинг. С верхних этажей небоскреба валит дым. Ребята говорят, там обитает Старик – единственный взрослый, переживший Случившееся. Вечно они что-нибудь выдумывают.

Там, где раньше были трава и цветы, качели и площадки для выгула собак, теперь длинные овощные грядки. Фрэнк отчитывает рабочую команду. Те молча терпят. Вчерашний провинциальный мышонок сегодня стал нашим избавителем. Фрэнк жил на ферме, он один знает, как выращивать еду. Без него у нас бы уже начался рахит, или цинга, или еще какая-нибудь гадость, о которой мы до Этого понятия не имели.

Через ворота, ведущие на Томпсон-стрит, возвращаются фуражиры. Консервы, бензин для генераторов. Для маленьких красных агрегатов марки «Хонда», наших транжир по прозвищу Дженни, что заряжают рации и прочую нужную ерунду. Плюс – нечаянная милость! – могут оживить «айпод» или «гейм бой», с разрешения Умника, естественно.

Шелестят от ветра листья, рвутся с высоких ветвей навстречу гибели. С севера налетает вихрь, приносит аромат горящей пластмассы и разлагающейся плоти.

Моя рация кашляет.

– У нас гости, двигаются к югу по Пятой. Прием.

Это Донна, с другого конца парка.

– Далеко? – спрашиваю я и легкой рысью припускаю в ту сторону.

Нет ответа. Наверное, не до конца кнопку нажал, когда говорил.

– Ты не сказал «прием», – наконец прорезается голос Донны. – Прием.

– Господи, Донна, «прием»?! Обалдеть. Прием, прием. Сколько их? Далеко от нас? Прием.

– Посредине между Девятой и Восьмой. Человек десять. Вооружены до зубов. Прием.

– Не наши?

Тишина.

– Прием?

– Не наши.

С верхних этажей высотки на Восьмой авеню Донне хорошо видны окрестности. Я замечаю дуло ее винтовки, выставленное из окна.

– Ты не сказала «прием», – кусаю я.

– Ой-е-ей! Прием. Мне стрелять? Они счас прям подо мной, но, как только пройдут, позиция будет идеальная. Прием.

– Не. Стреляй. Прием.

– Ладно, как скажешь. Отдуваться тебе. Передумаешь, сообщи. Прием.

Пора поднимать тревогу.

Возле каждого входа в парк к деревьям прикреплены допотопные сирены. Где Умник их раздобыл, история умалчивает. Я с трудом проворачиваю ручку; сухожилия напрягаются, болят. Раздается тихий жалобный скулеж, который по мере раскручивания шестеренок переходит в адский рев.

Налегаю на ручку еще старательней. Интересно, сколько энергии сейчас из меня утекает? А сколько калорий я сегодня съел? Если не употреблять больше, чем расходуешь, – начинается умирание. Отрешенно вспоминаю бургеры, картошку фри, булочки с корицей. Канувшие в историю деликатесы, немыслимая роскошь.

Через шестьдесят секунд огневые позиции ощетиниваются оружием.

Проход блокирует бронированный школьный автобус. В нем устроены амбразуры, сквозь них Пятую авеню берут под прицел шесть пулеметов – значительная часть нашего арсенала. Плюс к ним – снайперская винтовка Донны. Двери зданий, примыкающих к баррикаде, давным-давно заколочены, и улица считается зоной свободного огня: стрелять здесь можно, не дожидаясь приказа.

К нам заскакивает Вашинг. Я жду, что он примет командование на себя. Но генералиссимус Вашингтон отмахивается. Твоя, мол, очередь, братишка.