Мир Маньяка

– Ценя ваше время, я перейду сразу к делу. Объём финансирования детских домов вам известен как никому другому. И оставляет желать лучшего. А ведь дети заслуживают лучшего и большего.

Тут Иван Васильевич напрягся: после таких слов должна была быть предложена какая-то большая афера – надо было взвесить все плюсы и минусы. То есть – возможную прибыль и возможный срок. Хотя нет, срок – это навряд ли: никто не захочет выносить мусор из избы, глядишь, его начнут искать во всей избе.

– Просто безусловно. Для этого мы и трудимся. Только – для детей всё.

В конце последней фразы Иван Васильевича подразумевался вопросительный знак, но тоном он этого не показал.

– Естественно, для них – не считая маленькой комиссии за труды праведные.

– Только если оно того стоит, и не будет недовольных, жизнь так сложна… – фразы Иван Васильевича строил такие безобидные, такие обтекаемые, что даже если какой-нибудь человек из органов стоял рядом и всё понял – и не только понял, но и записал разговор на диктофон – то доказать ничего не смог бы, ведь за финансовые намёки не сажают.

– Есть люди готовые пожертвовать на благое дело, но им бы хотелось кое-что взамен… – расплывчато начал посетитель.

– Откатная благотворительность? Не приветствуется, – после этих слов, как говорилось в старом анекдоте, засмеялся бы даже кот.

Но разговаривающие были серьёзны, а кота в кабинете не было, поэтому диалог продолжался, может, даже чуть более напряжённо.

– Можно и так не сказать, – визави Ивана Васильевича тоже был мастером эзоповского языка, который для чиновников был родным. – Но мне хотелось бы продолжить разговор, понимая, что в принципе – вы согласны.

– В принципе – я за то, чтобы делать добро. Много добра. Для всех людей добро, – слово «всех

» он подчеркнул особо.

– Тогда продолжим этот разговор не здесь и не сегодня. Засим – позвольте откланяться, – сказал Дмитрий Николаевич, применив именно эту стародавнюю формулировку на прощанье, поскольку «Честь имею» у него не выходило выговорить. – Я позвоню, – и директор детдома удалился с благостной улыбкой, как будто он не решал здесь свои делишки, а прикасался к святыне.

Впрочем, это было именно так – ведь святыня для него выражалась в количестве денежных единиц. Поэтому – этот кабинет вполне мог стать храмом, где они лежат. Надо только наклониться и подобрать их, а для этого – договориться с его хозяином.

На следующий день телефон действительно оповестил, что Ивана Васильевича хотят и услышать, и увидеть: завтра, в 20–00, в ресторане «Турандот».

Завтра для Ивана Васильевича наступило и в прямом, и в переносном смысле…

Так хотелось другой жизни!

Конечно, в «Турандот» он мог наведаться и без приглашения, но обедать и ужинать в отличном ресторане не являлось пределом его мечтаний. Ведь в жизни столько замечательных вещей, столь недостижимых для чиновника его ранга, пусть он даже работает в госучреждении одного из самых богатых городов мира.

«Яхты, самолёты, дома в удивительных местах, а таких мест он мог назвать с полсотни. Бриллианты и их друзья, а вернее – подруги: молодые красивые и такие соблазнительные![24] И любящие его…», – и подумав, добавил. – «И бриллианты. А он – такой! А они – такие! И всего этого – побольше! Хочу больше!».

Однако что такое в своей епархии он просмотрел?

Вроде всё выдоено, в разумных пределах УК РФ, вернее – в тех пределах, в которых жёсткие меры в виде лишения свободы как бы не грозили совсем. Поэтому принцип – «курочка по зёрнышку клюёт и сыта бывает» – он соблюдал. Только сыт-то он был, а доволен – нет.

При подъезде к ресторану «Турандот» его охватила эйфория, правда, вперемешку с беспокойством. Между этими двумя чувствами шла борьба: первое радовалось новым возможностям, второе не прочь было повернуть по направлению к дому, утверждая, что и так всё хорошо…

В кабинете – ну конечно же, его проводили в кабинет – кроме Дмитрия Николаевича за столом сидел ещё один человек. В хорошем костюме, но довольно свободном, не сковывающим его движения. И с каким-то холодным, можно даже сказать – мёртвым взглядом. Человек не говорил ничего, да и слушал невнимательно. Он смотрел. Да так, что лучше бы он говорил.

Иван Васильевич почему-то понял сразу, что отказаться уже не получится. Отказаться теперь он мог только от своей жизни, и человек с мёртвым взглядом безусловно ему это устроит.

– Перекусим? Чем бог послал, – Дмитрий Николаевич был сама любезность, но вкупе со взглядом незнакомца коктейль получался не очень.

Почему-то вспомнился застенчивый персонаж из любимой книги: «В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селёдки, украинский борщ с мясом 1-го сорта, курицу с рисом и компот из сушёных яблок…», – «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» – великие произведения, просто настольные книги современного комбинатора.

Остапа Бендера он обожал и жалел – такие способности, которые свелись на нет стараниями авторов!