Мир на краю бездны

Чтобы понять, как развиваются экономические «волны», необходимо устранить «грубость» модели Кондратьева. Это помогают сделать наблюдения М. Кожаринова. Изучая те же графики, что и Кондратьев, Кожаринов отмечает, что «средние» циклы связаны с более длительными кондратьевскими волнами[3]

. Они «поражают» середину повышательной и понижательной фаз кондратьевского цикла, и, таким образом, волна приобретает более сложную, но достаточно гармоничную «трехгорбую» форму: 1) малая подъемная волна, завершаемая кризисом подъемной фазы, 2) пик большой волны (завершение подъема, максимум подъема, начало спада), который завершается кризисом ниспадающей фазы, 3) ниспадающая волна, завершающаяся кризисом, минимумом длинной волны. При этом ниспадающая волна тоже имеет свой максимум и может восприниматься современниками как «бум». Так и было после кризиса ниспадающей фазы 1920–1921 гг. до Великой депрессии 1929–1933 гг. Точкой перелома в такой схеме является максимум (конъюнктура времен Первой мировой войны), а следующий за ним кризис (в нашем случае — кризис 1920–1921 гг.) — «ямой» на пути от максимума к минимуму.

При этом М. Кожаринов предположил, что существует связь между троичной структурой кондратьевской волны и фрактальными циклами исторического развития, описание которых было предложено автором этой книги[4]

. Возможно, исследование этой связи открывает ключ к поиску причин кондратьевских волн в механизме более общей социальной эволюции.

Культурное и технологическое развитие создает новые потребности и возможности их удовлетворения. Но общественный заказ на технологии, стиль жизни с определенными потребностями зависит от социальной структуры. Она создает стимулы для внедрения изобретений, которые пока лежали «под спудом». С появлением в жизни людей новых предметов и услуг они становятся частью новых рынков, которые сначала быстро растут. Распространение новинок влечет развитие рынков сырья для их производства и эксплуатации, комплектующих, соответствующей инфраструктуры и т. д. Востребовав один предмет, общество выписывает путевку в жизнь и другим. Спрос на автомобиль порождает и рынок автомасел, спрос на компьютер — и рынок компьютерных игр. Емкость рынка меняется в связи с войнами, таможенной политикой и другими обстоятельствами. Но при этом каждый рынок имеет свои пределы роста. Когда те, у кого хватает на это денег, освоили продукт — новый рынок исчерпан. Время ажиотажа давно позади, впереди кризис, новая переоценка материальных ценностей. Н. Д. Кондратьев пишет, что «можно говорить в рассматриваемую эпоху о насыщении потребностей в масштабе мирового хозяйства»[5].

При этом уже могут быть сделаны изобретения, которые позволяют создать новую новинку. Но проблема в том, что каждому предмету — свое время, предмет вписывается в определенный стиль жизни, определенные общественные отношения, для его массового производства нужны не индивидуальные, а массовые запросы, целая программа внедрения. Поэтому научно-технические революции связаны с социальными переменами. Мануфактурная специализация создала потребность в паровом двигателе. Эпоха империализма предоставила Западу неограниченные (на тот момент) запасы нефти и породила двигатель внутреннего сгорания, необходимый для новых вооружений и транспорта. Техническая революция конца XIX века привела к подъему волны, пиком которой стала Первая мировая война. Она была временем не только разрушений и бойни, но и мирового ажиотажа, искусственного потребления, связанного с военным производством, государственными закупками тут же уничтожаемых ресурсов. Поэтому после кризиса 1920–1921 гг., который обеспечил перестройку мировой экономики на мирные рельсы, начался новый «бум». Разрушения войны после ее окончания стимулировали спрос — нужно было восстанавливать развалины вдоль линии фронта. В середине 20-х гг. «экономический бум» набрал обороты. К концу 20-х гг. этот подъем затянулся, и ожидалось плавное завершение «бума» 20-х гг.