— Я вот гляжу, — сказал Дипольд, — как вы тут крутите и вертите, и удивляюсь. Ни один не хочет уступить. Мне кажется, вы друг друга и не слушаете вовсе. Что тут у нас происходит? Гражданская война? Вы что, стоите по разные стороны баррикады? Почему, из-за чего? Из-за того, что шлак, который мы гноили, теперь используется для полезных целей? А кроме того, товарищ Бартушек, ты ведешь себя так, словно мы, из дирекции, ни к чему никакого отношения не имеем, просто, как идиоты, позволили секретарю парткома обвести себя вокруг пальца. Это не так. Предложение Манфреда мы обсуждали, оно показалось нам вполне приемлемым, и мы приняли по этому поводу соответствующее решение. Это во-первых. А во-вторых, это ведь металлургический комбинат, а не шлаковый, поэтому давайте в первую очередь беспокоиться о том, о чем мы обязаны беспокоиться, наша главная задача — давать республике как можно больше металла.
— И все-таки, — уже еле слышно шипел Бартушек, — товарищу Кюнау эта история даром не пройдет. Он-то как раз и должен был нацеливать коллектив на решение основной задачи, стоящей перед комбинатом. И в этой связи всячески содействовать группе, которая занимается разработкой нового метода экономии металла. А он в своих выступлениях этих товарищей высмеивал.
— Тогда и критикуйте его за это. По-моему, достаточно просто поставить ему на вид, — заключил Дипольд.
Столько шума было поднято вокруг этой истории, столько написано в газетах, столько высказывалось сомнений и, наоборот, выдавалось авансов, что нельзя было надеяться на то, что эксперимент на шестой печи пройдет в спокойной и деловой обстановке. Нет, все обставлялось так, словно решается исход какой-то великой битвы, как писали газеты, «битвы за металл».
Через несколько минут все должно было решиться. Эрих даже взмок от волнения. А что, если провал? Вильдбах, видя его состояние, дружески похлопал его по плечу.
Хёльсфарта нервировала толпа зевак: бригадиры других печей, плавильщики, каменщики, случайно оказавшиеся поблизости, члены инициативной группы и бригады «Спутник», слесари из мастерских. Почему-то в этой толпе он выделил двоих, и взгляд его постоянно падал то на одного, то на другого. Лизбет Гариш, которая, уверенно действуя локтями, пробилась в первый ряд, по крайней мере ободряюще ему улыбалась. И Гарри Клейнод… А этому что здесь надо? Пусть бы лучше своей собственной работой занимался. Клейнод спрятался за широкими спинами, но время от времени, вытягивая худую шею, с усмешкой поглядывал на Эриха. Присутствовал и Дипольд, а вместе с ним и другие управленцы. Наступила странная, напряженная тишина, слышен был лишь гул печи, лязг каких-то машин. Все ждали, как будет функционировать «Каскад». Новое устройство представляло собой целый ряд кокилей, расположенных ступенями. Здесь должен был течь шлак, прежде чем попасть в желоб.
Герберт Бухнер, стоявший в нескольких шагах от Эриха, подошел ближе и, натягивая огромные огнеупорные перчатки, произнес:
— Пора, Рыжий… Пожелай нам ни пуха ни пера.
Он направился к выпускному желобу, теперь Эриху уже не было его видно, и он почувствовал себя совершенно одиноким. Когда они закончили свой «Каскад», они были убеждены, что все сделали правильно, но как поведет себя шлак? Теперь все зависело от тех, кто стоит у печей.
Вдруг Эрих вспомнил давнюю историю. Когда они в присутствии премьер-министра запускали первую низкошахтную печь, он на глазах у нарядной толпы пронес факел и зажег лишь облитые мазутом, чтобы как следует дымили, дрова. Это была просто показуха, боялись признаться в недоделках. Теперь, слава богу, никого не надо обманывать. Или они справятся с этим шлаком и содержащееся в нем железо осядет в кокилях, или вся их работа, многомесячные ночные бдения, бешеная сборка кокилей — все напрасно… И снова он увидел недоверчивую ухмылку Клейнода и подбадривающую улыбку Лизбет.
Вдруг молнией сверкнула выплеснувшаяся из печи огненная лаза, раздался шум, напоминающий раскаты далекого грома. Огненный шлак хлынул в кокили, поток задерживался на каждой ступени, словно перед плотиной, и тек точно по предназначенному ему пути. Первая часть эксперимента удалась.
Тишина, царившая только что в цеху, разом взорвалась. Некоторые даже зааплодировали.
Эрих махнул рукой, заставляя их смолкнуть.
Тут появился Бухнер. Наблюдать за дальнейшим ходом плавки он поручил Оскару Винтерфалю.
Разливочным ковшом Бухнер взял из кокиля, находившегося в центре каскада, пробу и налил расплавленную массу в глиняную форму. Казалось, прошла целая вечность, пока жидкость застыла. Инженер Вильдбах разбил форму, проверил ее содержимое и произнес, как всегда, деловито и спокойно:
— Металл отделился. Нет никаких сомнений. Металл отделился.
Эриху казалось, что в эту минуту он громко вскрикнул. На самом же деле от жары и волнения горло перехватило, и он не мог издать ни звука. Он только почувствовал, как сильные руки Бухнера сдавили его в объятиях. Герберт сбросил каску и рукавицы и с такой силой обнял Эриха, что у того потом горело лицо, исколотое щетиной.