Мир неземной

Пожалуй, милосерднее было бы солгать, но милосердие во мне закончилось. А может, никогда и не начиналось. Я смутно припоминала, что в детстве была доброй, но, вероятно, путала доброту и младенческую невинность. Между мной прежней и нынешней было так мало общего, что казалось бессмысленным выказывать матери чувства вроде милосердия. Разве тогда я его знала?

– Нет, – ответила я.

В детстве я молилась. Читала Библию, вела дневник, где писала письма Богу. Жутко боялась, что их прочитают, поэтому придумала кодовые имена для всех тех, кто, по моему мнению, заслуживал его кары.

Если пролистать этот дневник, становится ясно, что я была из тех ярых христиан, что от души верят в искупительную силу наказания. «Причина, почему они еще не упали и не падают, может быть только одна – не пришло назначенное Богом время. Поэтому и сказано, что, когда оно придет, “нога их поскользнется”. Бог не будет больше поддерживать их на скользком месте. Он оставит их одних»[5].

Свою мать я назвала Черной Мамбой – мы в школе как раз проходили пресмыкающихся. Учитель показал нам фильм, где двухметровая змея, похожая на изящную женщину в обтягивающем платье, скользила по пескам Сахары в погоне за кустарниковой белкой.

В ту ночь я записала в своем дневнике:

Дорогой Боже!

Последнее время Черная Мамба со мной очень плохо обходится. Вчера сказала, что, если не приберусь в комнате, никто не захочет на мне жениться.

Брат Нана проходил под кодовым именем Базз. Не помню почему. Поначалу Базз был моим героем:

Дорогой Боже!

Базз сегодня бегал к фургончику с мороженым. Себе взял эскимо-ракету, а мне леденец с Флинстоунами.

Или:

Дорогой Боже!

Сегодня в центре отдыха другие ребята не захотели со мной играть в трехногие гонки, мол, я слишком маленькая. А Базз пришел и сказал, что встанет со мной в пару! И знаешь что? Мы победили, и я получила приз.

Временами брат меня донимал, но тогда его промахи были невинными, заурядными.

Дорогой Боже!

Базз вечно вламывается ко мне без стука! Ну сколько можно!

Однако несколько лет спустя мои просьбы о вмешательстве свыше приобрели совсем иной характер.

Дорогой Боже!

Прошлой ночью Базз пришел домой и начал кричать на ЧМ. Я услышала, как она плачет, и спустилась вниз, хотя мне полагалось уже быть в постели (извини). ЧМ попросила Базза не шуметь, а то он меня разбудит, но Базз схватил и разбил телевизор об пол, а потом еще и дыру в стене кулаком пробил. У него начала течь кровь, ЧМ расплакалась, посмотрела вверх и увидела меня. Я побежала к себе, а Базз закричал: «Пошла нахрен отсюда, лошня назойливая!» (А что такое лошня?)

Мне было десять, когда я это записала. Хватало мозгов придумывать условные имена и помечать новые для себя слова, но не хватало, чтобы понять: любой человек при желании с легкостью расшифровал бы мой код. Я прятала дневник под матрасом, но так как мама убиралась повсюду, то наверняка в какой-то момент его нашла. Впрочем, она ни разу об этом не упомянула. После того случая с телевизором мама прибежала ко мне в спальню и заперла дверь, а Нана остался бесчинствовать внизу. Мать прижала меня к себе, поставила нас обеих на колени у кровати и принялась молиться на чви.

Awurade, b me ba barima ho ban. Awurade, b me ba barima ho ban. Боже, спаси моего сына. Боже, спаси моего сына.

– Ты должна молиться, – заявила она мне теперь. Взяла коко, проглотила пару ложек и отставила миску обратно на тумбочку.

– Вкусно? – спросила я.

Мама пожала плечами и вновь повернулась ко мне спиной.

~

Я отправилась в лабораторию. Хана там не было, так что в комнате стояла приемлемая температура. Я повесила куртку на спинку стула, собралась с духом и отловила пару мышей, чтобы подготовить их к операции. Сбрила шерстку с макушек, осторожно просверлила черепа, вытирая кровь, пока не показались ярко-красные мозги. Грызуны лежали под наркозом, их грудные клетки механически расширялись и сдувались.