Мир неземной

На первом курсе колледжа я пошла на церковную службу в одиночку. На мне было простое черное платье и большая шляпа, под которой я могла легко скрыть свое лицо, хотя женщина в шляпе на церковной службе в университете была достаточно странным зрелищем, и я, вероятно, привлекла к себе больше внимания, а не меньше. Я подошла к последней скамейке и только согнула колени, чтобы сесть, как почувствовала, что у меня на лбу выступил пот. Блудная дочь вернулась.

Преподобной в тот день была женщина, профессор Гарвардской школы богословия, имя которой я уже не помню. Она разбирала буквализм и начала проповедь с того, что попросила прихожан обдумать вопрос: «Если Библия – слово Божье, должны ли мы воспринимать его буквально?»

Ребенком, я бы сказал «да», решительно и не задумываясь. Что мне больше всего нравилось в Библии, особенно в захватывающих историях Ветхого Завета, – так это то, что размышления о ней буквально заставляли меня чувствовать странность и динамизм мира. Словами не передать, сколько ночей я не спала из-за Ионы и его кита. Я натягивала одеяло на голову, сидела в темной, влажной от дыхания пещере, представляла, как Иона едет на том корабле в Фарсис, а карающий Бог приказывает выбросить пророка за борт, чтобы того проглотила гигантская рыба. Я чувствовала, как у меня перехватывает дыхание в этом замкнутом пространстве, переживала историю с Богом, Ионой, китом. Тот факт, что подобные вещи невозможны в настоящем, не мешал мне верить, что они произошли в эпоху Библии. В таком молодом возрасте уже кажется, что время тянется. Промежуток между четырьмя и пятью годами огромен. Промежуток между настоящим и библейским прошлым непостижим. Если время реально, то все могло быть реальным.

Проповедь преподобной в тот день была прекрасной. Она подошла к Библии с необычайной проницательностью, и ее толкование было настолько гуманным и продуманным, что мне стало стыдно, как редко я ассоциировала эти два качества с религией. Вся моя жизнь сложилась бы иначе, если бы я выросла в церкви этой женщины, а не в церкви, которая, казалось, видела в науке ловушку светского мира, созданную для подрыва веры. Даже гипотетический вопрос Нана о деревне в Африке был воспринят как угроза, а не как возможность. П. T., открывший, что вначале был Логос, идея, вопрос, оставался все тем же П. Т., который отказался думать, можно ли спасти этих гипотетических жителей деревни, и тем самым отказался от предпосылки, от самого вопроса.

Когда пастор Джон высказывался против мирских обычаев, он говорил о наркотиках, алкоголе и сексе – но также просил свою паству защитить себя от прогресса, который на протяжении многих лет вторгался в нашу жизнь. Не в политическом смысле, хотя определенно и в этом плане тоже. Прогресса в том смысле, что изучение чего-то нового естественным образом требует избавления от чего-то старого. Например, открыв, что мир круглый, вы больше не можете цепляться за страх, как бы однажды не упасть с края земли. А когда узнаешь, что то, что вы считали правдой, никогда ей не было, практически каждая идея, которой вы твердо придерживались, подвергается сомнению. Если Земля круглая, то существует ли Бог? Буквализм помогает в борьбе с переменами.

Но если некоторые постулаты Библии легко трактовать дословно, остаются другие, куда более сложные. Как, например, мог пастор Джон проповедовать буквально о грехах плоти, когда его собственная дочь забеременела в семнадцать лет? Невероятное клише, но да, так и случилось. Мэри, как ее по иронии судьбы звали, месяцами пыталась скрыть свое состояние с помощью мешковатых свитеров и фальшивой простуды, но вскоре изменения заметили все прихожане. И проповеди пастора Джона о грехах плоти приобрели другой окрас. Вместо карающего Бога нам говорили о Боге милосердном. Вместо осуждений поощряли принимать и смиряться. Библия не изменилась, но изменились выбранные пастором отрывки; то, как он проповедовал, тоже. К тому времени, когда Мэри настал срок рожать, они с отцом ребенка поженились и все было прощено, но я никогда не забывала тот случай. Мы читаем Библию так, как хотим. Она не меняется, мы меняемся.

~

После проповеди П. Т. я глубоко заинтересовалась идеей Логоса. Стала чаще писать в дневнике, но характер моих записей изменился. Если раньше это были просто заметки, как прошел день, и пожелания к Богу, то позже они превратились в списки вопросов, которые у меня накапливались, всего того, что не укладывалось у меня в голове.

Я также стала уделять больше внимания маме. Когда она разговаривала на фанти по телефону со своими друзьями, то хихикала и сплетничала, точно юная девушка. Когда она говорила со мной на чви, то была сама мать, суровая, устрашающая, теплая. На английском мама была кроткой. Она запиналась, смущалась и, чтобы скрыть это, едва открывала рот. Вот запись в дневнике примерно того времени: