Мир приключений, 1926 № 03

Как-то я завтракал с одним из товарищей в погребке на улице Сент-Андрэ-Де-З-Ар. И никак не мог отвязаться от моей мысли; а сказать ему не смел. Не то, что не верил ему, — напротив. Это был, может быть, лучший из моих товарищей. Одних взглядов со мной. Но я боялся, что найдет меня просто чудаком. К тому-же когда он пришел, он так весело сел за стол, в нем не было ни малейшей злобы. Кругом нас молодежь болтала, смеялась. Я точно с неба упал с моей идеей. И уверен, что никогда бы не посмел высказать ее — не пролей он по столу свою кружку с вином. Чудно это; я не буду пытаться объяснять вам… Но как только он локтем толкнул кружку, как только я увидел это вино, растекающееся по мрамору и льющееся струйкой со стола — колебания уже не было. И я все высказал. Сначала представил все, как шутку, как предположение, — не больше. Он ответил мне совершенно спокойно.

— Видели и почище.

И рассказал, что читал, как в Америке стачечники пустили на фабрику поезд с заженным керосином.

Я набрался храбрости, разгорячился и сказал:

— Только трусы не смеют делать попыток. Но для убежденных, для смельчаков — очень многое совершенно легко. Ведь какой это случай постращать буржуа и дать пример рабочему классу.

— Что взяли?!

Он не очень-то увлекался, но и не отнекивался. Мы встали из за стола и направились к нашим машинам. Я и говорю:

— Послушай… Мне хотелось бы поговорить об этом с товарищами… Надо бы подготовить это. Представляется случай попытаться в будущее воскресенье. Если-бы нам собраться в нашем погребке, на Пуассонье. Но только — одним верным ребятам.

— Сегодня я дежурю, от девяти до двенадцати.

— Но ты сейчас-то свободен?

— Да, через сорок минут и до обеда.

— А я освобожусь в четыре. Слушай! Вот что ты должен сделать: Если ты встретишь надежных товарищей в конторе или в депо — зови их всех сегодня на улицу Пауссонье. Только советуй не болтать. Теперь проезжай по улице Орденэ. Ты знаешь всех с линии Монмартр-Сен-Жермен-де-Пре. Передай и им тоже. Они расскажут один другому. А я увижусь с товарищами с линии Нейи-Порт Майо и Клиши-Одеон… Может быть и с Пигаль Галь-о-Вен. Ты встретишь и еще кой-кого. Всем скажи. Ты знаешь где? Говори, что дело идет об очень важном сообщении на счет синдикалистского движения.

— А нужно объявлять, что это ты собираешь сходку?

— Не стоит.

— Напротив. Так как ты в почете, то придадут больше значения… Подумают, что стоит и побеспокоиться.

Много я похлопотал в этот день; он, вероятно, тоже.

Пришел я на Пуассонье. Перед входом в погребок семь-восемь человек, болтая, поджидали меня. Они сказали, что внутри уже куча народу.

Вхожу в биллиардную. Шофферы — мы не созывали кондукторов; они должны были вступить в нашу затею позже, — шофферы расселись вокруг биллиарда в два-три ряда, за маленькими столиками между ними, чтобы поставить стаканы.

Я не знал куда мне деться. Меня, главное, стесняло какое-то смешное расположение: посредине громадное поле биллиарда, а кругом, четырехугольником — люди. Я не люблю пустых мест; не люблю и неподвижной вещи, занимающей так много пространства. И потом, совершенно не умею говорить сидя. Не люблю, когда глаза слушателей приходятся на одном уровне с моими глазами. Я тогда чувствую, что становлюсь идиотом.

^{Меня сначала стесняло громадное поле биллиарда, а кругом, четерехугольником — люди…}

К счастью, все стали уже разговаривать и спорить между собой. Я сделал вид, что поджидаю запоздавших.

Когда достаточно пошумели — я встал. Биллиард уже не стеснял меня; и я не видел его. Не чувствовал пустого места среди комнаты. Шум от голосов покрывал все, и я мог опираться на него, как на что то прочное и солидное.

Я бросил свою мысль.

— На днях вспыхивает стачка железнодорожных рабочих. Силы капитала соединяются против них. Борьба не равна. Правительство на жаловании у частных Компаний. Оно мобилизует солдат против восстающих рабочих. Железнодорожники делают в будущее воскресенье последнюю попытку. Но они будут раздавлены, а вместе с ним весь пролетариат. На нашем поражении восторжествует капитализм. Есть только один способ спасти положение. И это зависит от вас; я прямо говорю: именно от вас пятидесяти, собравшихся здесь. Вы держите в своих руках и спасение, и честь пролетариата.

Все умолкли. Я опять видел перед собою и биллиард, и четырехугольник из людей. Но это уже не смущало меня. Напротив. Мне не зачем было ни усиливать голос, ни настаивать на своем. Я уже нашел отклик. Точно кто то натянул барабанную кожу и прикрепил ее с четырех сторон к публике, как к колышкам, и я играл на ней пальцами, как на тамбурине.

В минуту полнейшей тишины — я, без всяких прикрас, высказал свою мысль. И на секунду испугался, как тот мальчишка, что бросил камень и подумал: «Вероятно, я выбил стекло»!

Но я и сейчас слышу, как какой-то тип на углу биллиарда, напротив меня, на право, крикнул:

— Понимаю! Браво!

И в один миг, со всех четырех сторон посыпались рукоплескания.