Мир приключений, 1928 № 11-12

«Я, — пишет он, — подготовку конца делаю вроде И. С. С., но обычно работу разбиваю на 3 этапа. Первое чтение: я стараюсь, по возможности, отбросить мысль о конкурсе, как лишнюю помеху. Читаю, как любопытный рассказ, чтобы получить цельное впечатление. Первому впечатлению я вообще придаю большое значение (если сразу начать по главам — то из-за деревьев леса не увидишь). Потом доверяю на время дальнейшую работу своему подсознанию. Откладываю книгу на день — два — неделю. Когда я не занят — иду по улице, еду в трамвае, в антракте в театре, — ядро правильного решения выплывает само — но иногда это бывает после вторых чтений. Вторые чтения, — отдельные главы с заметками. После этого проверяю все свои заметки и перебираю в уме все варианты.

Третий этап: сажусь писать и тут все передумывается заново. Легче всего думается, когда пишу, во время даже процесса писания. Приэтом иногда выбрасываю почти все, что заготовил в две предыдущие стадии.

Но если я первую или вторую стадию опускаю — получается хуже, легковеснее».

* * *

На 9-й Конкурс доставлено 58 заключительных глав, из них 11 подписчицами. Только невольным, — по причине, известной читателям, — запозданием выхода книжки журнала и спешностью решений мы объясняем и эго количество их, и общую неудовлетворительность их. Несколько забегая вперед, отметим, что на следующий Конкурс (рассказ «Лесная сказка») прислано 97 заключительных глав.

Каким основным условиям должна удовлетворять хорошая последняя глава такого типично бытового и яркого рассказа, как «Слепцы у Омута»? Заключение должно быть в стиле самого повествования, должно с художественной правдой изобразить естественное, хотя бы и с хирургическим вмешательством, окончание так долго скрывавшегося, зревшего и пухнувшего внутреннего нарыва. Буквально темное царство слепого деда Абрама с его патриархальным господством в глухих дебрях среди слепцов должно было получить луч света. Следовательно, идеологически драма не могла разрешиться только финалом истории Фекти и доктора. Хорошее чутье подсказало это читателям, и многие из них дали именно такое окончание, но, нарушив художественную правду, увлеклись публицистикой. В результате несомненно доброго желания и заслуживающих уважения гражданских чувств, попрана правда жизни. Разве мыслимо, чтобы в веками стоявшем темном царстве, втечение полугода после смерти Слепца, вся округа обзавелась школами, читальнями, лекциями, спектаклями, газетами, радио, учителями и агрономами? Мы выписали почти текстуально одно из характерных решений этого типа. И таких с различными вариантами — не мало.

Нет более строгих рамок, чем у быта, и все, что вне его — должно быть отметено, как ложь, как явная фальшь, хотя бы и с добрыми намерениями. Цветок из бумаги не оживет, если и всунем его проволочным стеблем в горшок с землей. Нужно взять здоровое зерно посадить его и терпеливо ждать. Вот в некоторых окончаниях, извращая быт и содержание рассказа, воспользовавшись намеками автора, что в развязке этой истории приняла участие ячейка молодежи, авторы заключительных глав доходят до абсурда. Например, несмотря на разыгравшуюся драму (Листар задушил Кондратия и проч.; решено было не доводить дело до суда, потому что «комсомольцы решили взять под свою опеку слепцов у Омута». Разве это мыслимо в СССР? Ведь здесь не нарушение партийной дисциплины, а сугубая уголовщина, которую никакой опекой не покроешь. И где были раньше эти многочисленные зрячие комсомольцы, что не видели всей темноты темных людей, их окружавших? Потому — то автор рассказа правильно и осторожно сказал, что доктор хотел использовать ячейку молодежи. Она была еще ячейкой и только ячейкой, еще маломощной и численно, едва пустившей корни в земле слепцов. Также неправильны и другие решения, подставляющие произвол на место существующих в республике норм. Например, доктор «путем логических размышлений» дошел до сути всей истории с Агнией, взял двух милиционеров и «под свою ответственность» арестовал Кондратия. Иу, потом Кондратпй сознался. Как его убедили это сделать — неизвестно. И повода к аресту не было, и доктор не имел права ареста.

Иные читатели, в противоположность этой группе, не заметили вехи, поставленной автором, и совсем не использовали ячейки молодежи, а устроили все дело с помощью одного Листара. Также неверно, потому что где же меланхоличному, угнетенному и отчуждившемуся от мира скорбному человеку оправиться с буйными и полными жизни людьми, которые вогнали его в безысходную тоску.