Мир приключений, 1955 (№1)

Так как хромосферные вспышки появляются неожиданно, агент не мог всё это подстроить заранее. Повидимому, он воспользовался благоприятными для себя обстоятельствами».

Как случилось, что шпион пролез в институт? Сергей отложил перо и, сжав голову руками, в десятый раз вспоминал день появления Лузгина. Молодые инженеры, неожиданно поставленные во главе большого дела, только что приняли лабораторию. Всё казалось прекрасным и радостным. Они были счастливы и великодушны. И вот однажды к ним в лабораторию пришел хмурый, болезненный человек, неудачник, опоздавший на полгода. Он утверждал, что, лежа в больнице, высказал идею, такую же, как Новиковы, даже написал об этом в Москву, а потом прочел в газетах об их опытах. Он не претендовал ни на что, только жалобно просил позволить ему принимать участие в работе. Валентин сказал: «Мы не имеем права оттирать его. Он почти автор идеи». Сергей согласился. И отдел кадров не возражал. У мнимого Геннадия Васильевича были безукоризненные документы, возможно добытые преступлением.

«…Будучи руководителем отдельной лаборатории, я отвечаю за проникновение агента в лабораторию. Никаких доводов в своё оправдание привести не могу, готов к суровому наказанию».

Ах, как хотелось Сергею прожить жизнь безупречно! Как хотелось бы за каждый час своей работы отчитываться с гордостью, никогда не краснеть за себя, ничего не скрывать от детей и внуков, с высоко поднятой головой говорить: «Я всегда поступал так, как нужно!»

Сергей всегда был честен, не гонялся за личной славой или за имуществом. Он очень хотел быть по-настоящему полезным человеком. И вот не вышло. С виду пустяк — неуместное великодушие, ошибка, небрежность. Можно сказать: «Со всяким бывает». Но Сергей знает: ему нет оправдания. Человек не всегда имеет право ошибаться. Если вы толкнули прохожего на улице — это неловкость. Извинитесь и идите дальше. Но когда шофер задевает прохожего машиной, его судят за это. Тут извинениями не отделаешься. Если вы уронили пепел и прожгли себе рукав, обругайте себя растяпой и идите в комбинат обслуживания штопать дырку. Но когда вы курите и роняете пепел возле бочки с бензином, вы не растяпа, а преступник.

Сергей ошибся — принял на работу не слишком проверенного человека. Он допустил оплошность, оказался растяпой. Но из-за этого сорвана передача энергии из Мезени, под угрозой жизнь Валентина. И никому, и Сергею в том числе, не нужны жалкие слова о нечаянной небрежности. Не к чему искать оправданий, юлить, вилять, уклоняться, обманывать себя и других. И твердой рукой Сергей пишет на служебном блокноте:

«Я несу ответственность… я готов к суровому наказанию».

Одно смущает Сергея: его накажут и, вероятно, отстранят от работы. Валентин при смерти. В лучшем случае он будет долго лечиться. Кто будет отстаивать дело сейчас, когда оно поставлено под сомнение, когда снова поднимут головы маловеры, те, которые некогда говорили: «Не нужна нам передача энергии без проводов», потом писали: «Ничего не выйдет», а сейчас станут твердить: «Это неэкономно и небезопасно»?

Теперь, как никогда, работа требует не только руководителя, но энтузиаста, горячего защитника, готового жизнь отдать за успех. Если бы только Валентин выздоровел!

И в десятый раз в этот день Сергей снимает телефонную трубку:

— Справочная?.. Как здоровье больного Новикова?.. Что? Кудинова будет делать операцию? Сейчас я приеду. Я хочу с ней поговорить.

Сергей приехал в больницу в половине двенадцатого и несколько часов провел в приемной комнате, шагая из угла в угол. В одном углу висел плакат: «Мухи — источник заразы», в другом углу: «Берегите детей от кори». Шагая от плаката к плакату, Сергей машинально прочел их, выучил наизусть, рассмотрел каждую черточку на лице ребенка, каждый штрих на спинке мухи.

По настоятельной просьбе Сергея дежурный врач — знакомый уже нам старик с острой бородкой — вызвал в приемную Кудинову. Поджидая её, Сергей представлял себе полную высокую седую женщину с большими, сильными руками и озабоченным лицом. Так выглядела женщина-хирург в районной поликлинике в Москве, когда Сергей последний раз лечился там десять лет назад.

Когда Кудинова вошла, Сергей был разочарован и даже возмущен. Оказалось, что ассистентка профессора Бокова молода (ей было не больше двадцати восьми лет) и даже красива. У неё был высокий белый лоб, черные волосы, соболиные блестящие брови. Чернота волос подчеркивала нежный румянец. Всем своим видом Кудинова говорила: «Я знаю, что вы любуетесь мною, а мне до вас дела нет». Это чувствовалось в её походке, прямой спине, горделиво вздернутом подбородке, неподвижном взгляде прямо перед собой.

Сергей заметил также, что Кудинова очень хорошо одета. Из-под белоснежного халата виднелось глухое темнозеленое шелковое платье с кружевным воротником; в ушах висели малахитовые серьги. Его разочарование переросло в беспокойство. Стоит ли доверять жизнь Валентина этой холеной женщине, которая так много думает о своей внешности?