Мир приключений, 1962 (№7)

— Мотор сдал, — хмуро сказал Фома Тимофеевич. — Шесть часов, видишь ли, возились.

— Надо рейс отменять, — решил Скорняков. — С таким мотористом намучаешься. Подождем. Недельки через две обещали подослать молодежь с курсов. Выберешь себе тогда человека.

Коновалов молчал. Мы с Фомой прямо чуть не заплакали. Надо же, чтобы так не повезло!

— Послушаем моториста, — сказал наконец Коновалов.

— Человека винить легко, — плачущим голосом заговорил Жгутов. — Если мотор старый, так что я могу делать? Карбюратор ни к черту! Трамблер не срабатывает. А виноват кто? Жгутов виноват.

— На таком моторе, — рявкнул Скорняков, — хороший моторист до Архангельска дойдет! Карбюратор, видите ли, плохой! А раньше почему не заявлял? Времени сколько было? В крайнем случае, ко мне бы пришел, договорились бы с рембазой, заменили бы части.

— Ну, виноват, — согласился Жгутов. — Так ведь не со зла. Бывает, мотор старый, а хорошо работает. Я ж ничего не говорю. Конечно, если части заменить, он еще поживет.

— Ну как, капитан? — спросил Скорняков.

Коновалов помолчал, потом сказал, будто размышляя:

— С другой-то стороны еще вечер и ночь, можно сейчас с рембазой договориться. Склад не закрыт еще?

— Договорюсь, — буркнул Скорняков, — откроют.

— Да вы не волнуйтесь, — сказал Жгутов. — Я ночь поработаю, части заменю, он у меня как конфетка будет. Ну, случай такой получился. С кем не бывает? Недосмотрел, недодумал. Теперь-то уж научен. Сам не управлюсь — ребят попрошу помочь. Вы уж поверьте мне, пожалуйста. Порядочек будет.

— Как, Фома Тимофеевич? — опять спросил Скорняков.

— Я думаю, — неторопливо заговорил Коновалов, — если части заменить, так в самом деле можно идти. На две недели откладывать тоже нехорошо. План же есть, книги продать надо, да и люди ждут.

Скорняков долго молчал. Мы с Фомой просто прыгали от нетерпения. А ну да не разрешит? Вот ведь беда будет какая!

— Хорошо, — сказал наконец Скорняков. — Решаем. Сейчас я с рембазой созвонюсь, ты, Фома Тимофеевич, иди отдыхай и ты, Степа, а ты, Жгутов, чтоб с бота ни шагу. Сходишь сейчас за частями — и за работу! Сто раз проверь. Если что не в порядке, утром доложишь.

— Да уж будьте покойны! — радостно сказал Жгутов. — Двести раз проверю.

Дальше мы с Фомой не слушали. Мы побежали по улице и, наверное, километра три пробежали, просто так от радости. Потом мы поколотили друг друга кулаками, упали на спину, подрыгали ногами и только тогда наконец успокоились.

— Ты, между прочим, Фома, — сказал я, — при матери об этом не говори, а то она неправильно поймет и разволнуется. Знаешь ведь — женщины. Дело-то пустяковое, а она шум может поднять.

— Нет, — согласился Фома, — зачем говорить? Моряк ни жену, ни мать не пугает, это уж правило.

Когда я пришел домой, Валя была довольно спокойная. Со мной, правда, не разговаривала. Я подумал, что, наверное, завтра, когда я буду уходить, она все-таки задаст жару, и поэтому решил принять свои меры. Я сказал, что мама просила меня принести книжку, взял с маминого стола первую попавшуюся и пошел в больницу.

— Мама, — сказал я, — знаешь что? Давай скажем Вале, что бот в десять часов отходит. Она будет спокойно спать, а я раненько встану и уйду. А то, знаешь ли, с ней неприятностей не оберешься.

Мама подумала и согласилась.

— Нехорошо, конечно, — сказала она, — обманывать девочку, ну, да ведь для ее же пользы. Я ей сама объясню.

Я сбегал к Фоме и договорился с ним.

Вечером, когда мы пили чай, он пришел и сообщил, что отход наш перенесен на десять часов, потому-де, мол, что берем мы еще кое-какой груз для Черного камня и раньше погрузить не успеем.

— Ну, вот и хорошо! — сказал я. — Значит, выспимся.

Я с опаской поглядывал на Валю. Всегда, когда говоришь неправду, голос звучит неискренне и все догадываются, что ты врешь. Но Валя ни в чем не усомнилась.

— А проводить мне их можно, мама? — сказала она.

— Можно, — сказала мама и покраснела.

Я испугался. Уж теперь-то, думаю, заметит. Но мама сразу встала, пошла мыть посуду, и Валя ничего не заметила.

Фома ушел, а мама стала меня собирать в плавание. Предполагалось, что рейс будет продолжаться недели две, так что взять надо было много чего. Мама села штопать носки, потом чинила рубашку, пришивала к куртке пуговицы, потом поставила утюг, стала гладить. Я тоже разбирал кое-что из вещей. Я взял тетрадь и карандаши, потому что решил вести дневник путешествия. Всегда на кораблях, как это известно каждому, ведется корабельный журнал, а на ботах, Фома говорит, этот журнал не ведется. А между тем, думал я, у нас, может быть, тоже будут какие-нибудь приключения. Хоть, казалось бы, и идем бережком, а все может случиться, — как-никак, море. Даже, собственно, не море, а океан!