Мир приключений, 1964 (№10)

Он был великим охотником до разных, как он выражался, “массовых мероприятий” — загородных пикников, домашних вечеров, коллективных походов в театры, кино, на стадионы. Правда, была у него черта, немало раздражавшая его подруг: Николай слово “массовые” понимал буквально. В “мероприятие” он вовлекал человек по десять. Иногда единственным представителем сильного пола бывал он сам. Но это его не смущало — веселья, острот у него хватало на всех своих, ревниво посматривавших друг на друга приятельниц.

— Понимаешь, — говорил он Владимиру, — богатство моей натуры настолько велико, а сердце столь любвеобильно, что я просто не считаю себя вправе одаривать какую-нибудь одну королеву! Это значило бы обижать лучшую половину человечества. А этого я допустить не могу.

И он радостно смеялся, гулко и басовито.

В действительности, ему просто никто не нравился. А может, причина крылась в другом. В том, о чем не знал никто, кроме Владимира.

У Николая была сестра. Только она и больше никого на свете. Были у него когда-то отец, мать, старший брат; был дом.

Во время войны хоть и летали еженощно над Москвой немецкие самолеты, разрушений в столице было мало. Не среди немногих словно срезанных бритвой домов оказался тот, в котором жили Ветровы. Небольшой, деревянный, в зеленом дворе на окраине, он взлетел в небо, рассыпавшись словно яркий фейерверк, исчертив осеннюю ночь огненными искрами. Рассыпался и похоронил под черными головешками всю Николаеву семью, рано окончившееся детство.

Николаю не было пяти лет, сестренке Нине — четырех. В ту ночь Коля ночевал у тетки: та, бездетная, незамужняя, частенько брала его к себе. Нину, обожженную, с изувеченными ножонками, нашли спасатели в десяти метрах от дома, куда ее, наверное, отбросила взрывная волна. Нина не кричала, не плакала, она лежала молча, устремив неподвижный взгляд в багровое небо.

Было непонятно, как уцелела девочка, но еще непонятнее, как выжила она после ампутации обеих ног.

Детей взяла к себе тетка.

Тетка умерла, когда Николай кончил школу.

Ветровы остались вдвоем: брат и сестра-калека.

Она не только потеряла ноги, что-то еще случилось с позвоночником. Словом, ни о каких протезах, даже о костылях, не могло быть и речи.

Утром Николай поднимал сестру с постели, переносил в кресло. И там она сидела до вечера, читая, слушая радио, глядя в окно на уходящие вдаль постройки, строительные леса, подъемные краны (им дали комнату на седьмом этаже нового дома в Юго-Западном районе). Соседка-пенсионерка (в квартире было всего две комнаты), женщина столь же ворчливая, сколь и добрая, кормила Нину обедом, а то и ужином. Деньги на хозяйство брала, а за услуги категорически отказалась, как следует отчитав Николая, когда он предложил ей это.

— Привык со своими бандюгами! А люди людьми должны быть, а не зверьем…

Николаю нечего было возразить на эту истину.

Едва начав зарабатывать деньги, Николай, ценой жестокой экономии на своей (не на Нининой, разумеется) еде и вещах, купил телевизор. Теперь Нине было не. так скучно, когда брат был занят вечерами на службе.

Вот на сестру и изливал Николай всю свою нежность. На других девушек, неверное, уже не хватало. Для них оставались смех, остроты, всегда бодрое настроение, веселое ухаживание, редкий поцелуй.

Из друзей только Владимир бывал у Николая. И всегда поражался его отношению к сестре. Нина почти всегда молчала, никогда не смеялась, лишь изредка ее бледные губы раздвигала улыбка.

Николай старался развлечь ее, с увлечением и юмором повествовал о своих делах. Если послушать, его служба в уголовном розыске — сплошное развлечение и отдых. Все преступники были дураками и трусами, неизменно оказываясь в глупом положении; милиционеров они боялись как огня и чуть что подымали руки вверх; а все операции проходили под сплошной смех и в рассказах Николая превращались в эдакие веселые экскурсии.

Но Нину трудно было обмануть. Обостренным чутьем осужденного на пожизненную неподвижность человека она о многом догадывалась. Владимир не мог забыть, как однажды, когда он зашел перед операцией к другу и тот зачем-то вышел на кухню, Нина шепнула:

— Береги его, Володя, прошу тебя, береги! Если с ним что-нибудь случится, я умру! Слышишь?

Владимира поразили тоска и отчаяние, прозвучавшие в словах всегда такой спокойной Нины.

С тех пор он невольно чувствовал какую-то ответственность за Николая. Это было глупо, потому что Николай ни в чьей защите не нуждался — он был молодым, веселым, сильным, полным жизни. Да и вообще во время операций его назначали старшим, и Владимир обычно попадал к нему в подчинение.

Был случай, когда Николай спас другу жизнь.

Оба они служили в отделе, занимавшемся среди прочих дел и борьбой с карманными ворами.